Еду. По дороге обдумываю, как быть, если начнет уговаривать. А ведь не поддаться его обаянию куда трудней, чем базарить с Кармановым. Сколько раз я видел, как взбешенный актер или актриса шли к нему для решительного разговора, но стоило Охлопкову улыбнуться и сказать две-три ничего не значащие фразы – и от гнева и возмущения не оставалось следа. Глядишь, выходит из его кабинета улыбающийся человек, а потом сам удивляется: чему я радуюсь, ведь все осталось по-прежнему?!
Солнечный день на Рижском взморье – совсем такой же, как три года назад, когда я ждал Охлопкова на даче Штейнов в Переделкине. Николай Павлович в летней рубашке сидит на открытой веранде в шезлонге, седой, красивый. Усаживает, угощает фруктами и чаем как ни в чем не бывало. Как будто не дал год назад приказа Карманову удержать меня в театре правдами и неправдами. И не потому, что уж так ценил мое дарование или театр не мог без меня обойтись, а из престижных соображений: не хотел, не мог позволить, чтобы ему изменили. Сказал Карманову:
– Вы директор! Придумайте что-нибудь!..
И тот придумал. И хотя Ефремов ходил хлопотать за меня в министерство, доказывал, что закон о трехгодичной отработке создан для того, чтобы актеры из провинции не бежали в большие города, а тут-то случай другой, ничего не вышло.
– Козаков морально неустойчив, пьет, нарушает дисциплину, – все это, между прочим, Карманов излагал в присутствии большого начальства.
Ефремов на это – совсем как и я раньше:
– Так зачем он вам такой нужен? Тем более отпустите!
– Мы его перевоспитаем. Это наш долг. Три сезона должен отработать.
И я отработал. И вот сижу теперь у Охлопкова, чаи гоняю и жду, что он скажет. А он ничего особенного не говорит, поглядывает на меня и ждет: может, я что скажу? А я ничего особенного не говорю. Так что-то про погоду и про то, как хорошо здесь, в Юрмале.
– Да, так вот для чего я просил тебя приехать. Я лечу в Канаду на шекспировский фестиваль. Ты ведь там был?
– Да, был, Николай Павлович.
– Это хорошо, что был… Ну расскажи поподробней, что там да как?
Начинаю тараторить про канадский Стратфорд, про то, какие там играют прекрасные актеры. Это, говорю, не только театральный, но и музыкальный фестиваль, и джаз там, и студенческие представления, и кофе, и какава…
Делает вид, что слушает, что все это ему нужно знать. Наконец я выдохся. Помолчали.
– Ну что ж, спасибо за рассказ. Тебе, наверное, пора. Ты сегодня играешь?
– Играю, Николай Павлович.
– Что?
– Гамлета.
– Гамлета? Это хорошо, что Гамлета… Ну, пока.
– До свидания, Николай Павлович. Спасибо.