– Устали вы, Михаил Михайлович. Так как? Работать будете? – как бы почувствовав мое настроение, спросила Светлана.
– Будем, – ответил я.
Первое выступление было в два часа дня в школе-интернате. За нами на своей машине в шашечку заехал Виктор Алексеевич, и мы отправились. Ехали недолго по пыльной дороге, окруженной не менее пыльным придорожным кустарником.
– Дороги здесь красивые, если бы не пыль, – заметила Светлана. Стали разыскивать клуб. Шофер свернул с основной дороги, и, рискуя засесть в грязи, мы поехали по направлению к клубу.
– Что-то я его не вижу, – сказал Виктор Алексеевич, – не сгорел ли он?
– Как «сгорел»? – не понял я.
– Вполне возможно, это у нас бывает, – спокойно ответил Виктор Алексеевич.
– Да нет же, Виктор Алексеевич, мы не туда едем, – смущенно взглянув на меня, сказала Светлана.
– Как не туда? Раньше он тут был.
Мы подъехали к погорелому месту, где всюду валялись груды хлама, черные балки и кучи консервных банок.
– Вот видите, или он сам сгорел, или его разобрали и сожгли, – констатировал наш рулевой.
– И все-таки надо ехать по направлению к самому интернату, они мне объяснили, что теперь клуб там.
Мы подъехали к двум деревянным зданиям. Одно было школой, другое – недавно выстроенным клубом мест на двести. У клуба уже ждали ребятишки. Я вышел из машины и сказал:
– Здравствуйте, ребята!
– Здравствуйте, – хором ответили дети.
Рассматривают. Когда я вижу на себе эти любопытные, в упор, глаза, каждый раз на ум приходит строчка Некрасова:
Все серые, карие, синие глазки…
А вона на шапке, гляди-тка, часы!
– Дядя, а вы вправду артист?
– Да.
– А где вы снимались?
– Ну подождите, вот буду выступать и все расскажу!
– Дядя, а вы – «амфибия»?
Я спрятался за кулисы, чтобы не начинать работу раньше времени, – но не тут-то было, проникли и сюда.
– Дядя, я вас узнал, вы похожи!
– Дядя, а ведь вас ножом убили, а почему вы живой?
На помощь пришла Светлана Леонидовна, я наконец остался один, в ожидании встречи с моим первым сахалинским зрителем…
Наступил день четвертый. Для меня он ознаменовался поездкой в село Палево, о котором Антон Павлович Чехов писал: «Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дни недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно все равно, среда сегодня или четверг».
Палево сейчас – грязная деревня, не имеющая даже сельского клуба. Что изменилось с 1890 года? Ну конечно же, нет каторжан и нет многого из того, о чем писал Антон Павлович. А что же есть? Несколько десятков деревянных грязных домов, один продмаг. Я зашел в него. Прилавок буквой «п», за левой полочкой – одежда, ткани, обувь, за верхней перекладиной – радиоприемники, флаконы одеколона и прочие товары. За полочкой справа – колбаса, масло, консервы, коньяк, шампанское, фруктовое вино. На маленьком здании сельсовета плакат: «Механизаторы! Уборка урожая зависит от вас!» Кругом обычный сахалинский пейзаж – сопки, пыльная дорога, пыльные деревья, дует ветер, холодно. Мы поехали в Палево выступать на полевом стане для шефов. Шефы – это люди, съехавшиеся сюда из разных мест Сахалина для уборки картофеля. План, план, план: тут и строители, и нефтяники, и студенты техникумов, в основном люди молодые. Когда я спросил одного из них: