– Вот-вот, Михаил Михайлович. Как вы справедливо заметили, в провинции. Именно в провинции. В этом-то все дело. Вот почему мы из плана эту «Звезду» и выкинули.
– Ничего не понимаю. Ну в провинции, так что же?
– У нас, уважаемый Михаил Михайлович, вся страна – провинция. Большая провинция, – и смотрит на меня уже пожестче, словно проверяет, понимаю я, куда он клонит, или нет.
– Ну, я так не считаю, Энвер Назимович. И потом, это же дореволюционная румынская провинция…
– Все равно провинция, – пожал плечами Мамедов. Помолчали. – Так что давайте на этом разговор об этой пьесе закончим.
– Окончательно, Энвер Назимович?
– Окончательно.
– Жаль. Мы так хотели ее сыграть…
– Нечего жалеть. Приносите что-нибудь другое. До свидания.
Не могу сказать, что разговор с Мамедовым что-то для меня прояснил. Ну ладно, там провинция, тут, но что же из этого вытекает? Почему нельзя ставить? Какой урон понесет от этого живущий в провинции советский народ? Грешным делом я приписал мамедовский отказ его дурному настроению, неблагоприятному расположению звезд на небе, а вовсе не пьесе Михаила Себастьяну. И в течение последующих восьми лет с тупой настойчивостью идиота просил Кузакова вставить «Безымянную звезду» обратно в план телетеатра. Он ухмылялся, вставлял, но каждый раз ее оттуда выкидывали.
И только в 1978 году, когда драматург Геннадий Бокарев, автор удостоенной Государственной премии СССР пьесы «Сталевары», став главным редактором Свердловской киностудии, пригласил меня поставить какой-то сценарий, от которого я отказался, он поинтересовался, нет ли у меня встречного предложения. Я тут же назвал все ту же сакраментальную «Безымянную звезду». Бокареву идея понравилась, он пообещал и действительно каким-то чудом пробил ее у московского начальства в план своей Свердловской студии, за что я ему несказанно благодарен. Снимали мы картину на базе «Ленфильма», сняли быстро, за месяц и три недели. Но Олег Даль в фильме уже не сыграл, отказался.
Теперь, вспоминая прошлое на телевидении, многие из нас плачутся на судьбу, повествуют о злоключениях, о всевозможных запретах, корчат из себя обиженных, чуть ли не диссидентов, борцов и т. д. Забавно подчас слышать об этом из уст любимца Лапина, Э.А. Рязанова – настоящей звезды телевидения столапинской эпохи. В любимцах ходил и А.В. Эфрос, были и другие. Да и мне как бы грех жаловаться. Ведь правдами и неправдами в эту эпоху я сделал едва ли не самое главное на телевидении, без чего моя биография была бы скудной или вообще не случилась. Фильмы «Безымянная звезда» и «Покровские ворота», телеспектакли «Попечители» и «Ночь ошибок», поэтические фильмы о Пушкине, Тютчеве, снятые на учебной программе «Фауст» Гете и лермонтовский «Маскарад»… Об актерских работах я уже не говорю: «Соломенная шляпка», «Красавец-мужчина», «Лев Гурыч Синичкин», «Здравствуйте, я ваша тетя!», «Комедия ошибок» и т. д.