Да что там вспоминать, эйфории было предостаточно. Прихватизация, коммерция, захват недвижимости, распродажа, разделение. Умные головы наших новых киносекретарей, разваливающегося Союза, отделили прокат от производства. В результате в бывших кинотеатрах стали продаваться автомобили и обосновались казино и стрип-бары. Все это, увы, хорошо известно. Поддобыв денег, сняли в 90-е немереное количество продукции, как правило, никому не нужной – ни прокату, ни зрителям, вообще никому, кроме тех, что отмывали, и тех, кто что-то лудили под эту большую стирку. Лудили все, кому не лень. Профессия стала уходить. Чтобы как-то выжить, замечательные, знаменитые операторы начали снимать рекламу. Не снимать же повидло, честнее его рекламировать для телеэкрана. Настоящие режиссеры снимали редко, растерялись. Когда все дозволено, – что и зачем снимать? Политическая жизнь разваливающейся империи превалировала в умах общества. Страна – на грани гражданской войны. До искусства ли? Одним предстояло выживать, другим – побыстрее нахапать. Обращение «товарищ» обрело свой первоначальный скифско-татарский смысл. Товарищи – товар-ищи. И, кто пошустрей, находили товар.
А что наш киногерой – Олег Янковский? Ему-то что было делать? Разумеется, играть. И он играл. Олег – стойкий оловянный солдатик. Говорю это безо всякой иронии. Он каким-то образом продолжал оставаться героем и этого, «смутного», времени. Этим не может похвастаться никто. Олег умудрился не только не вляпаться ни в одно дерьмо, он не участвовал ни в одном безобразии. Фортуна была к Янковскому на удивление и зависть безмерно благосклонна. Успев еще до окончательного развала – 91-го года, сняться в «Драконе» Шварца – Марка Захарова, сыграть во Франции в фильме Александра Адабашьяна «Мадо, до востребования», он в начале 90-х, как многие другие, испытал чувство растерянности: куда пойти, куда податься сироте? И тут актер получает предложение поучаствовать в театральном проекте во Франции. Олег принимает предложение французского режиссера Клода Режи, собравшего в свой спектакль «Падение» по английской пьесе Клашара актеров из Швеции, Германии, Англии… Играть надо было по-французски. Наш герой, разумеется, во французском ни ухом ни рылом. Знакома мне эта ситуация – ведь надо играть на чужой сцене, на чужом, неведомом языке, выучивая и запоминая ранее неведомые слова. В том же, 91-м году, я в Израиле учил роль Тригорина на иврите. Учил, как и Олег, в сжатые сроки – три месяца были у меня. Боже, что это за ужас! Кровь, пот, слезы, страх, абсурд. Однако мы оба сыграли наши роли: я – на иврите, он – по-французски. Надо сказать, что у моего друга и по-русски-то с дикцией не все в порядке. Помню, когда в 82-м году я ставил на телевидении фильм-спектакль по комедии Островского «Последняя жертва», фильм назывался «Попечители», где Олег Иванович замечательно играл Дульчина, я умолял его правильно выговаривать слово «кредит». На беду, оно в этой пьесе, где многое про деньги, играет немаловажную роль, неоднократно повторяется ловкачом и авантюристом Дульчиным – «кредит». У Олега Ивановича есть тенденция сокращать гласные. Оттого «кредит» в его артикуляции звучит без гласных – «крдт», с каким-то татарским оттенком. «Олежка, умоляю, скажи “кредит”. Ты же русский дворянин, а не Чингисхан». Мой друг смеялся: «А что, опять не сказал?» – «Нет. Ну давай еще один дубль. Мы же пишем звук вчистую, не озвучишь». Олег без тени обиды или недовольства выполняет мою просьбу. Как все истинно талантливые люди, Янковский лишен амбициозности. Его талант выше его амбиций. Амбиции выше таланта – свойство дураков. Тот оберегает величие, кому оно не дано. Ему дано. Оттого не обижается. Обижаются только горничные. Олег – генетический аристократ. Уж не знаю, семья ли, польская или дворянская кровь, или просто дар Божий.