«Папуш! Мамуш!»
И тогда они крепко сжали друг друга, обнявшись втроем, а потом засмеялись и даже запели песню, и пелось в этой песне об отце, о матери и о потерянном и вновь обретенном ребенке.
Однажды, когда жена дровосека и товарная единичка возвращались из леса, набрав хвороста, они встретили доморощенного самогонщика, временного коллегу и даже товарища бедного дровосека. Тот, увидев малютку, вежливо осведомился: «Откуда взялся этот ребенок?» Жена дровосека ответила, что это ее дочка. Самогонщик долго смотрел на товарную единичку, как будто обмерял и оценивал взглядом. Потом он уставился на жену дровосека, после чего приподнял свою кротовую шапку и пожелал на прощание веселым голосом: «Всего вам доброго!»
В то утро, незадолго до рассвета, товарищ дровосека в кротовой шапке и с ним два полицая, вооруженные винтовками времен прошлой мировой войны, а может быть, даже эпохи изобретения пороха в Китае, пришли втроем забрать по назначению товарную единичку. Бедный дровосек встретил их в дверях. Сначала он все отрицал. Он сказал, что это его дочь. Один полицай спросил, почему он не зарегистрировал ее рождение в мэрии. Он ответил, что терпеть не может заполнять бумаги, вот она и выросла так, без бумаг. Наконец он сказал правду под угрозой смертной казни – закон есть закон, – во всем признался, но попросил об особой милости: передать ребенка с рук на руки своему товарищу по работе, чтобы сделать это тихонько и не пугать винтовками ни девочку, ни, главное, супругу. Он пропустил своего товарища вперед и предупредил жену громким голосом:
– Это мои товарищи со стройки! Собери малышку! Да налей-ка ребятам выпить!
Жена дровосека вышла с девочкой на руках, и та тотчас потянулась ручонками к дровосеку. Тот, недолго думая, схватил топор, ударил товарища-самогонщика по голове и крикнул жене:
– Беги! Спасай малышку!
С этими словами он нанес еще один удар топором по кротовой шапке, украшавшей черепушку товарища по работе.
После этого он вышел из избушки с высоко поднятой головой и обрушил топор на одного из полицаев. Тот рухнул, как гнилое дерево. Второй полицай попятился, споткнулся, выстрелил в воздух и наконец прицелился в дровосека, который шел на него с поднятым топором. Тут выбежала из избушки жена дровосека, и дровосек кричал ей, оседая на землю:
– Беги, моя красавица! Беги! Спасайтесь! Спасайтесь! Пусть покарает Бог всех окаянных без души и веры! Пусть живет наша… – И он договорил шепотом: – Товарная единичка!
Беги, беги, беги, жена бедного дровосека! Беги, прижимая к сердцу свой хрупкий товар! Беги и не оглядывайся! Нет, нет, не пытайся увидеть ни бедного дровосека, лежащего в луже собственной крови, ни трех жалких червей, разрубленных его топором, как гнилые поленья. Нет, нет, не ищи глазами бывшую твою избушку из бревен, сложенных руками твоего бедного дровосека. Забудь этот домишко, где вы делили втроем такое недолгое счастье. Беги, беги, беги что есть сил!