Он спросил, не хочу ли я еще искупаться, прежде чем мы вернемся на сушу, и в этот раз я не стала заплывать далеко, чтобы не терять лодки из виду, и осталась в бухте, где детские крики эхом отражались от высоких камней. Отец ходил по палубе, прижав младенца к плечу, мать обмахивалась книгой, а трое детей сидели подле нее, скрестив ноги. Лодка была завешена от солнца светлыми кусками ткани, и ветер колыхал их из стороны в сторону, так что всё семейство то скрывалось за ними, то показывалось вновь. Я видела, что они продолжают делать всё то же самое и ждут, когда ребенок замолчит, когда мгновение отпустит их и мир снова заживет своей жизнью. В другом конце бухты мой сосед проплыл немного по прямой и сразу же вернулся обратно, и я смотрела, как он забирается на катер по маленькой лестнице на корме. Издалека я видела, как он ходит по палубе немного вразвалку и вытирает полотенцем мясистую спину. В нескольких метрах от меня на камне сидел черный баклан, недвижно уставившись в море. Младенец перестал плакать, и семья немедленно пришла в движение, меняя позы в ограниченном пространстве, словно заводные фигурки на шкатулке для украшений: отец наклонился и положил ребенка в коляску, мать встала и повернулась, два мальчика и девочка вытянули ноги и взялись за руки, образуя звезду; тела их искрились и сверкали на солнце. Внезапно мне стало страшно оставаться в воде одной, и я вернулась в лодку. Мой сосед собирал вещи и уже открыл дверцу, готовясь поднимать якорь. Он предложил мне прилечь на скамью, ведь я, наверное, устала, и попробовать поспать на обратном пути. Он дал мне какую-то шаль накрыться, и я натянула ее на голову, чтобы не видеть небо, солнце и танцующую воду; и на этот раз, когда лодка рванула вперед под оглушительный рев мотора, в этом было что-то даже успокаивающее, и я действительно задремала. Иногда я открывала глаза, видела незнакомую ткань и снова закрывала их; и, пока мое тело слепо неслось сквозь пространство, я чувствовала, будто всё в моей жизни раздробилось, все элементы отделились друг от друга, их разбросало взрывом в разные стороны. Я подумала о детях — интересно, где они сейчас? У меня перед глазами стоял образ семьи в лодке: яркие фигурки вращаются на крышке шкатулки в механическом танце, но при этом их ограниченные движения так изящны и правильны. Я вдруг с необычайной четкостью вспомнила, как лежала в полудреме на заднем сиденье машины, когда мы летом ездили с родителями на день к морю по извилистой дороге. Туда не было прямого пути, бесконечная сеть разветвляющихся проселочных дорог на карте походила на схему вен и капилляров из учебника, и было не так уж и важно, как именно ехать, главное — придерживаться нужного направления. Однако у отца был любимый маршрут, который казался ему несколько прямее остальных, поэтому мы всегда ехали одинаково, несколько раз пересекая альтернативные маршруты и встречая по дороге указатели, отмечавшие места, которые мы либо уже проехали, либо постоянно объезжали стороной. В сознании моего отца этот путь со временем утвердился настолько прочно, что ехать через неведомые деревушки уже казалось неправильным, хотя на самом деле разницы не было никакой. Мы, дети, лежали на заднем сиденье, от бесконечных поворотов нас укачивало и клонило в сон, и иногда я открывала глаза и видела проносившийся за пыльными окнами летний пейзаж, такой пышный и сочный в это время года, что невозможно было себе представить, как однажды всё увянет и наступит зима.