Домашним заданием было написать рассказ с участием животного, но выполнили его не все. Кристос накануне вечером пригласил своих одногруппников пойти танцевать линди-хоп; они очень устали и вернулись поздно, но по самому Кристосу это было незаметно. Он сидел, скрестив руки на груди, гордый и полный сил, и разражался взрывами хохота, слушая их впечатления по поводу вчерашнего вечера. Он встал рано, чтобы написать рассказ, сказал он, хотя оказалось не так-то просто привязать животное к выбранной им теме: лицемерие религиозных лидеров и неспособность общественных комментаторов подвергнуть их справедливой критике. Как могут обычные люди развить собственные политические взгляды, если современные интеллектуалы не подают им примера? Так вышло, что как раз в этом вопросе он расходится со своей близкой подругой Марией. Она придерживается философии убеждения: если вынуждать людей признавать неприятную правду, говорит она, это может принести больше вреда, чем пользы. Нужно оставаться близко к линии событий, но не пересекать ее, парить над контурами ландшафта, словно ласточка, повторять их, но не приземляться.
Так вот, он мучительно пытался придумать, сказал Кристос, как включить животное в рассказ о скандальном поведении двух православных епископов на недавних публичных дебатах. В какой-то момент он понял, что в этом, наверное, и заключалось мое намерение. Я хотела создать препятствие, которое помешало бы ему идти естественным путем и заставило выбрать другой маршрут. Но как он ни старался, у него не получалось вообразить, каким образом животное могло очутиться в зале заседаний административного здания, где ему совершенно нечего делать. Еще ему всё время мешала мать, которая то и дело заходила в столовую — эту комнату в их маленькой квартире использовали реже всего, и поэтому он отвел ее для учебы и раскладывал книги и бумаги на старом столе из красного дерева, стоявшем там, сколько он себя помнил. Сегодня она попросила его разобрать вещи. К ним на ужин собирались приехать родственники, и она хотела к их приезду хорошенько прибраться. Он с раздражением попросил ее оставить его в покое — я пытаюсь писать, сказал он, как я могу писать без книг и бумаг и когда ты всё время ходишь туда-сюда? У него совершенно вылетел из головы этот ужин, запланированный еще давно: его дядя и тетя с детьми впервые за долгое время приезжали из Калифорнии в Грецию. Он знал, что мать ждет этого дня без большого восторга. Тетя с дядей отличались чванством и самовлюбленностью: они вечно писали своим греческим родственникам письма, якобы полные любви и заботы, но на самом деле просто хотели похвастаться своей богатой жизнью в Америке, своей большой машиной, своим новым бассейном и посетовать, как они заняты и не могут слетать домой в Грецию. И вот, как он сказал, они уже много лет не видели этих родственников, кроме как на фотографиях, которые те регулярно присылали: вот они солнечным днем стоят рядом со своим домом и машиной, а вот они в Диснейленде, или у «Хард-рок-кафе», или где-нибудь на фоне знака «Голливуд». Они присылали фотографии своих детей на выпускном из колледжа, в академических шапочках и подбитых мехом мантиях, сияющих белоснежными улыбками на фоне фальшивого синего неба. Его мать добросовестно выставляла их на серванте; она надеялась, что однажды Кристос тоже выпустится и его фотография будет стоять рядом. Особенно Кристос не выносил фотографию своего кузена Никки, улыбающегося мускулистого красавца, снявшегося где-то в пустыне с гигантским удавом на плечах. Его угнетала эта исполненная торжества маскулинности картинка, но, посмотрев на нее в тот момент, он перестал злиться на мать: он почувствовал к ней нежность и захотел быть для нее лучше и смелее. В итоге он отложил свои дела и помог ей прибраться.