Георгиу поднял руку. Он заметил, сказал он, что вчера окна были открыты, а дверь — закрыта, а сегодня наоборот: окна закрыты, а дверь в коридор приотворена. Еще он спросил, заметила ли я новое расположение часов. Они больше не висели на левой стене, а переместились в зеркальную позицию на противоположной. Их явно перевесили по какой-то причине, но он не может понять — по какой. Если мне в голову придут какие-то соображения, он просит меня ими поделиться, потому что этот неразрешенный вопрос ставит его в тупик.
Он закончил писать рассказ по дороге сюда, в автобусе, продолжал Кристос, и решение ему подсказала фотография Никки. Одному из епископов прямо в зале заседаний является видение: он замечает огромную змею на плечах другого епископа и осознает, что она символизирует лицемерие и ложь, слетающую с их уст. Тотчас же он клянется стать лучше, говорить только правду и не вести людей ложной тропой.
Кристос снова сложил руки на груди и оглядел комнату с широкой улыбкой. Тогда подняла руку Клио, пианистка. Она сказала, что ей тоже трудно было включить в рассказ животное. Она ничего о них не знает: у нее никогда не было домашнего питомца. С ее жестким графиком занятий и упражнений, которого ей приходилось придерживаться даже в раннем детстве, ей было совсем не до того, чтоб ухаживать за животным и уделять ему время. Однако благодаря заданию она смогла изменить свое восприятие окружающего мира: по пути домой она начала обращать внимание на птиц, не только на то, как они выглядят, но и на их голоса, и поняла, что их пение звучит всегда и везде, просто она его не замечала. Тогда она вспомнила произведение, которое уже давно не слушала: его написал французский композитор Оливье Мессиан в лагере для военнопленных во время Второй мировой войны. Если память ей не изменяет, отчасти оно навеяно пением птиц, которое он слышал в заключении. Вдруг она осознала, что сам он был в клетке, а птицы — на воле, и написанная им музыка — это звуки их свободы.
Интересно поразмыслить о том, сказал Георгиу, что роль творца заключается исключительно в создании последовательностей, и однажды этому можно будет научить компьютер. Даже индивидуальный стиль предположительно можно представить в виде последовательности из ограниченного набора элементов. Иногда он задается вопросом, изобретут ли когда-нибудь компьютер, который будет подвержен влиянию собственных колоссальных знаний. Было бы интересно, сказал он, посмотреть на такой компьютер. Однако у него есть подозрение, что любая запрограммированная система может рухнуть, если нарушить ее правила. Например, сегодня утром, выходя из дома, он заметил на обочине дороги птичку, которая по всем внешним признакам впала в глубокую задумчивость. Она смотрела на что-то расфокусированным взглядом, как бывает с людьми, когда они пытаются решить математическую задачу в уме, и, даже когда Георгиу подошел к ней вплотную, она совершенно не обратила на него внимания. Он мог бы протянуть руку и схватить ее. В конце концов она его заметила и подскочила от неожиданности. Надо сказать, ее инстинкт самосохранения вызвал у него некоторое беспокойство. Рассказ же его, добавил он, полностью основан на личном опыте: это пересказ его разговора с тетей, которая изучает мутации в частицах в дубайском научном институте. От себя он добавил только ящерицу, которой в реальности не было: в рассказе во время разговора она прячется у тети под рукой. Он дал прочитать рассказ отцу, и тот подтвердил, что все детали переданы верно, и порадовался возможности во второй раз оказаться свидетелем беседы на интересующую его тему. Про ящерицу он сказал, если Георгиу правильно запомнил его слова, что это изящный штрих.