Потому что он знал: нет у меня никаких товарищей — по крайней мере, тех, кто пойдет против самого Джо Греко. Да и когда полиция вмешивалась в разборки водителей — не важно, был там или не был в качестве приманки невинный мальчишка.
Я врезал ладонью по стене — мальчик даже вздрогнул.
— Все нормально, — сказал я. — Просто пытаюсь думать.
Я приложил ладонь ко лбу. Греко не сумасшедший — по крайней мере, не в том смысле, что он действует нерационально. Просто из-за расстройства личности — более точный диагноз, вероятно так называемый злокачественный нарциссизм, практически совпадающий с психопатией, — он оперирует другим понятием рационального, совершенно не таким, как у так называемых нормальных людей. Если я хочу предугадать его следующий ход, мне надо попытаться его понять. Итак, мы оба мстили — на этом сходство заканчивается. Мой крестовый поход против картелей — попытка очиститься душевно, заглушить собственную боль, но еще это дело принципа. Я хотел поспособствовать свержению миропорядка, при котором всю власть забирают самые жадные и безжалостные охотники за прибылью. Греко хотел помучить меня не из принципа, а ради кратковременного садистского удовольствия. И чтобы получить это удовольствие, он был готов пожертвовать жизнями невинных людей. Вот так. Должно быть, это и есть ответ на вопрос, почему он сразу не приступил ни к пыткам, ни к убийству. Удовольствие было бы слишком кратковременным. Сначала он хотел насладиться тем, что я знаю, что будет. Для него мой страх — это закуска.
Я взвесил свои рассуждения.
Что-то было не так.
То, о чем я подумал, — он хочет увидеть мои страдания — это как раз та мысль, что он мне скормил, поселил во мне, он хотел, чтобы я так думал. Слишком просто. Он хотел чего-то большего. Чего хочет нарцисс? Подтверждения. Хочет знать, что он лучше всех. Или, что еще важнее, хочет, чтобы все вокруг знали, что он лучше всех. Конечно. Он хочет показать всей индустрии, всему миру картелей, что он лучше меня.
До сих пор он заставлял меня поступать именно так, как он задумал. Я побежал наверх, чтобы спасти мальчика, я перебрался с ним во вторую квартиру, я воспользовался топором так, как следовало. Я…
Я похолодел.
Я позвонил Юдит. Он меня к этому подтолкнул, он хотел, чтобы я это сделал. Зачем? Телефонный разговор невозможно отследить, а телефон — локализовать, как раньше.
Я снова достал телефон, вбил ее имя. Прижал телефон к уху. Тишина. Телефон не звонил. Я посмотрел на экран. Судя по символу, показывающему уровень сигнала, связь не просто плохая — у меня ее вообще нет. Я подошел к окну, высунул телефон. Снова нет связи. Мы посреди Милана, такое невозможно. Или, разумеется, возможно. Если установить устройство в комнате, можно глушить сигналы, также включать и выключать глушилку когда угодно.