Я посмотрел на Оскара.
— Привет, я Лукас, — сказал я.
Он тут же вышел из транса, выпустил из рук стержень и посмотрел на меня. Рядом с ним — головой на спинке дивана — лежал Греко, торчащий из глаза стержень указывал в потолок.
— Смотри на меня, — сказал я.
Я видел мужчин за спиной Оскара. Они подняли автоматы, но стояли как замороженные. Не прозвучало ни выстрела. Потому что теперь не надо предотвращать опасность. Не надо защищать босса. И, как подсказал их же мозг, хотя они пока не могли это четко сформулировать, никто не заплатит им за убийство этого мальчишки, этого ребенка, чей труп будет их преследовать.
— Спокойно вставай и выходи, — сказал я.
Оскар скатился с дивана. Поднял с пола две половинки ручки «Монтеграппа» и засунул в карман.
Один мужчина подошел сзади к дивану и приложил два пальца к сонной артерии трупа.
Оскар направился в сторону прихожей и двери.
Мужчины вопросительно посмотрели друг на друга.
Один пожал плечами. Второй кивнул и заговорил в микрофон на лацкане пиджака:
— Отпустите мальчишку.
Пауза — он поправил наушник.
— Босс мертв. Что? В смысле, спекся, да.
Лежавший Греко таращился в небо, куда его не пустят. По его щеке скатилась одинокая красная слеза.
Почти три часа ушло у меня на то, чтобы пробить топором металлическую усиленную дверь, и к тому моменту лезвие топора было уже так искорежено, что он служил мне кувалдой.
Выйдя, я никого не встретил ни в подворотне, ни снаружи, — вероятно, им сообщили, что задание отменено. Уже едут на другую работу, к другим боссам, в другие картели.
Я шел по темным улицам, не оглядываясь через плечо. Я думал про шахматную доску, стоявшую дома на столе в гостиной: Карлсен как раз угодил в ловушку Мураками и через восемнадцать ходов сдаст партию. Я шел, не зная, что через двенадцать лет увижу знаменитую партию: этот самый Ольсен — он тоже попадет в ловушку Мураками — поставит своего черного коня на поле f2 и молча посмотрит на изумленного, растерянного Мураками.
Когда я подошел к своему дому и позвонил с улицы, раздался щелчок домофонного соединения — но голос не прозвучал.
— Это я, Лукас, — сказал я.
Гул. Я распахнул дверь. И, поднимаясь по лестнице, я думал о днях, прошедших с той поры, как не стало Беньямина и Марии. Медленно преодолевая ступеньки, я мечтал о том, чтобы они стояли в дверях и ждали меня. Остановившись на последней лестничной площадке, я вдруг почувствовал такую усталость, что заболело в груди, я чуть было не упал на колени — и посмотрел вверх. Там против света я увидел силуэт — маленькую фигурку, моего мальчика.