Оттуда слышалось лишь негромкое бормотание. Я приоткрыла дверь и заглянула внутрь, но увидела только голые ноги на полу, так что распахнула дверь полностью.
Девочка лежала на полу голая. Ее руки были заведены за голову и привязаны к ножкам комода. Мальчик держал девочку за ноги, широко разведя их, а между ее ног сидел Хенрик с каким-то продолговатым предметом в руках.
Мне удалось сохранить спокойствие, чтобы не напугать девочку.
Я заставила Хенрика развязать веревки и помогла ей одеться. Взяла из рук сына предмет — теперь я разглядела, что это отвертка. Никто из детей не произнес ни слова. Под конец я спросила девочку, почему она позволила мальчикам так с ней поступить, и она ответила, что Хенрик пообещал ей денег. А деньги у Хенрика водились — дядюшка то и дело давал ему ассигнацию-другую.
Я подумала о родителях девочки — должна ли я поговорить с ними? Но она, похоже, нисколько не расстроилась, и я решила про себя, что ничего серьезного не случилось.
Когда дети ушли, я попыталась поговорить с Хенриком, но тот лишь сердито посмотрел на меня.
В тот вечер, собираясь спать, я сразу почувствовала, что в моей комнате кто-то побывал. У меня возникло ощущение опасности. Поначалу мне казалось, что все как обычно — аккуратно прибрано служанками. Но потом я заметила на постели предмет — удавку из толстой веревки, разложенную на подушке. Я закричала, и все сбежались — Хенрик, дядя, пара служанок. Я подошла к Хенрику и встряхнула его, ибо это была та самая веревка, которой он привязывал бедную девочку. Но Хенрик вырвался из моих рук и все отрицал. А дядя, как обычно, поддержал его:
— Ты всегда была немного забывчива, Сигрид!
Только когда я улеглась в тот вечер, у меня возникла мысль, что она, возможно, приходила ко мне. В комнате царила неестественная тишина. Окно стояло нараспашку. Море тихо шептало, когда его ласкал ветер. И я готова была поклясться, что слышу ее шепот далеко в заливе.
* * *
В последующие годы Хенрик вел себя совершенно нормально. Казалось, с ним всегда так — сначала он выкинет какой-нибудь номер, потом долгое время ничего не происходит.
В это время тетя Офелия внезапно и тихо умерла от инфаркта в возрасте пятидесяти двух лет. Дядя Маркус же в свои пятьдесят пять был здоров и полон жизни — мужчина в самом расцвете сил.
Теперь в усадьбе остались только дядя Маркус, Хенрик и я. И, разумеется, слуги — их у нас всегда было много.
Я все больше не находила себе места. Но вот однажды, в момент просветления, какие случались иногда у дяди Маркуса, он предложил мне заняться благотворительностью в деревне. Таким образом во мне снова зажглась прежняя искра, и я создала фонд Сигрид фон Бэренстен, который до сих пор помогает девочкам из необеспеченных семей, выдавая им стипендии на учебу.