Телефон снова звякнул. Поначалу София не хотела смотреть, но потом подумала, что там, может быть, найдется какая-нибудь ниточка, и высвободила одну руку, чтобы открыть сообщение.
Это был снимок ее самой. Полуодетой, натягивающей джинсы. Задний план — диван, опущенные черные жалюзи. А потом — текст: «МЫ ВИДИМ ТЕБЯ ВСЕГДА».
Едва прочтя эти слова, София вскочила на ноги. Снято сверху… Жалюзи на заднем плане… Софию поразило осознание того, что фотография сделана в ее квартире.
Она набросила плед на Дильберта, который пригрелся и успокоился, но следил искоса за ее движениями. София искала на стене вентиляционные отверстие — прекрасно знала, как все устроено в «Виа Терра», где именно находились эти маленькие всевидящие глаза. Заметила отверстие под потолком, подтянула к себе кухонный стул, встала на него — и без труда отыскала крошечный глаз, тупо смотрящий на нее. В ярости она выдрала камеру из вентиляционного отверстия, так что та выпала у нее из рук и упала на паркет. Спустившись с табуретки и наклонившись, чтобы поднять камеру, София покачнулась и чуть не потеряла опору под ногами. Перед глазами заплясали черные точки, ноги затряслись, волна головокружения заставила ее опуститься на пол. Однако все продолжало вертеться перед глазами. Словно со стороны, она услышала, как смеется, неестественно и надрывно, а потом кричит в голос. Дильберт в страхе спрыгнул с дивана и попытался забраться ей на руки, но она оказалась не в состоянии обнять его. Тело отказывалось повиноваться. Руки застыли, словно приклеенные к телу. Ноги дрожали и казались ватными. Горячая кровь стремительно неслась по жилам, стуча в висках. София попыталась взять себя в руки. Попыталась добраться до этой внутренней силы — последнего резерва, на который всегда могла положиться.
Но у нее не получилось.
Внутри все оборвалось — беззвучно и болезненно.
Освальд пребывал в прекрасном настроении, любезный и сердечный. Сегодня он не желал говорить о делах, только об их совместном будущем. Достал что-то из кармана. Анна-Мария попятилась, ожидая, что это опять какие-нибудь объедки, вроде свиных сосисок, но это оказалась бельевая прищепка.
— Я ношу ее в кармане с тех пор, как попал сюда, — проговорил Франц. — У старухи они валялись по всему дому. Эта прищепка напоминает мне, какой убогой становится жизнь, если не брать себе лучший кусок. Мы не могли позволить себе даже стиральную машину.
— Какая старуха?
— Моя мамаша. Человек, без которого мир вполне обошелся бы.
— Она умерла?
Раньше Франц никогда не заговаривал с ней о своей семье, но сейчас ей захотелось узнать побольше.