— Дяденька, — обратилась Галя к Гуту, стоявшему рядом с фашистом, — попроси, чтобы он убил и меня…
Гитлеровец повернулся и пошел по дороге. За ним зашагал и Гут. Галя поползла к матери, голыми руками подгребая под себя снег. Припала к материнской груди, прислушалась. Сердце еще изредка билось. Девочка приподняла ее голову:
— Мамочка, миленькая, встань…
Но голова матери была тяжелая, глаза закрыты.
— Мамочка, — запричитала Галя, — ты говорила, что будешь возить меня в коляске, только бы я жила. Почему он, проклятый, убил тебя, а не меня?
Вдруг в Ольховое затрещали пулеметы. Вначале их заглушил многоголосый крик людей, потом голоса стали затихать. Грозно зашумел старый бор и будто наклонился в сторону деревни. Это пламя, охватившее Ольховку, потянуло окружающий воздух в созданный фашистами смерч. «Стреляют всех без разбора», — подумала Галя, и чувство жалости в ее душе уступило место страху. Девочка поднялась на колени. Пулеметы все еще продолжали пальбу. Неизвестно откуда взялись силы. Одним рывком Галя подтащила санки и уложила на них мать. Потом набросила веревочную петлю на свои слабенькие плечи и ползком поволокла санки назад, в сторону Слободы. Нет, не в деревню: там полно немцев. Отвезет мать на кладбище. Но как там похоронить ее? Лучше везти на просеку, пересекающую болото, и пробираться дальше на восток. Там она встретит своих и расскажет обо всем. Может быть, увидит и отца.
В эти минуты девочка не чувствовала ни усталости, ни холода. Мысленно она уже преодолела километра четыре и приближалась к болоту. Но стоило остановиться и подняться на колени, как оказалось, что отползла совсем недалеко. Еще слышались глухие одиночные выстрелы в Ольховке. Руки горели, а кончики пальцев стали как чужие. Начала растирать их и почувствовала, как в пальцах закололо. Это и навело на мысль проползти еще немного и разрыть муравейник, что белой от снега горкой возвышается около сосны. Пускай муравьи кусаются, можно потерпеть. И чем глубже разрывала Галя муравейник, тем теплее становилось ее рукам. «Ведь говорила я маме, что пора мне учиться ходить, спина уже не болит, — думала девочка, — так нет, полежи еще с полгода. А как было бы хорошо, если бы я сейчас могла стоять».
Татьяна Николаевна опасалась, чтобы дочь не осталась горбатой, поэтому и уговаривала ее все время лежать на спине на голых досках. А Галя иной раз тайком от матери садилась на кровати, но сразу начинала кружиться голова и с нею окна и стены. Мать с нетерпением ожидала прихода своих: уж тогда, думала она, поднимет дочку. Но злая судьба решила иначе…