— Валериан Платонович! Я тоже с вами. Я буду защищаться… Я дура, дура, идиотка… Во всем виновата…
Тенишевский не понял ничего, да и не имел времени понять.
Высокий китаец на сампане вертикально поднял багор.
— Стоп! — бросил Дорогов в трубку и положил руль направо.
Утлая машина заскрипела. Из разбитых пулями окошек машинного отделения вырвались горячие белые клубы. Даже в узкую трубку телефона на Дорогова пахнуло жаром. Глухой удар сотряс весь корпус катера. Мальчишка-машинист на полном ходу дал контр-пар и сорвал машину с подшипников.
Гребцы на сампане бросили весло.
— Та!.. Та!.. — кричали они в остервенении.
«Проклятая Мышь! Я погиб!» — в последний раз подумал Ван. Он плотно прижался к доскам палубы и закрыл лицо руками.
Но здесь случилось нечто совершенно необъяснимое.
— Пей Фу Кай! — услышал вдруг Ван над собою знакомый голос. — Пей Фу Кай, так это ты?
Г-н Лю появился во весь рост на крыше рубки. Ветер трепал тонкие полы его халата, рвал мелкие оранжевые искры из трубки, которую он держал в поднятой руке.
— Это ты? — кричал он, до хрипа напрягая свой слабый голос. — Клятвопреступник! Грабитель! Тебе надоело носить на плечах твою грязную кожу, сын кролика? Или ты до сих пор не видишь, кто я? Ты не ждал встретить меня здесь, низкий человек?
Он с силой ударил себя кулаком в грудь и целый фейерверк искр вылетел из его трубки.
— Я — Лю!.. Лю Цзен Тао!!
Пираты перестали кричать. Несколько секунд прошло в молчании. Потом с глухим шелестом парус на сампане упал. Темный сампан остановился, медленно повернул и стал удаляться по течению.
Ни одного звука не раздалось оттуда в ответ.
Игриво и ласково расплескивая стеклянно-прозрачные ряды пронизанных солнцем волн, с тяжелых массивов Му-Лин-Шаня[43] торопливо струился полноводный Юань, главная артерия потного, неподвижного тела Хунаня. Затаив в себе призраки многофутовых внезапных наводнений, он копил животворную влагу, благодетельную сырость для неисчислимых, крохотных рисовых полей, прохладу и бодрость для миллиона муравьев — иссохшего в труде населения.
Июльская жара нависла над страной. Напрасно сельские жители, не жалея тощих кошельков, жгли хлопушки, напрасно с дикой музыкой носили по раскаленным дорогам из села в село пестрых бумажных драконов, неделями жарили на солнце, а потом топили в реке страшных, пузатых идолов в тщетной надежде на то, что в верховьях грянут ливни и притихший, сжавшийся Юань вдруг взревет, вздуется, на десятки ли зальет долины двух-трехднев-ным наводнением, щедро оросив посевы мутной, илистой влагой. Река текла мирная и прозрачная. Солнце день за днем вставало в безоблачной дали и плыло по небу, грозно сверкая, как занесенный над миром огненный меч.