— Нет, — ответил брат Андре, — но теперь мой путь лежит почти через всю провинцию Гуй-Чжоу. Впрочем, жить мне придется в горах, там совсем не жарко.
Дорогов остановился.
— Так значит, вы… — он понял вдруг, кто был этот монах. Это о нем шел разговор между консульским чиновником и его дамой в Ханькоу, в саду «Виктория»! Французский офицер, богатый, молодой, образованный, стоявший на хорошей дороге человек, вдруг бросивший все и добровольно отправившийся на край света в селение прокаженных на смену умирающему от проказы старику-миссионеру!
— Вы?! — повторил он.
Брат Андре остановился тоже.
— Почему вы так удивлены? — спросил он.
Дорогов взглянул на его слегка загорелое, красивое лицо. Оно было совершенно спокойным.
— Вы едете к прокаженным, — сказал Дорогов взволнованно, — я слышал о вас в Ханькоу.
— Да, — сказал монах и снова зашагал не спеша, — раз вы знаете, кто я, нет нужды скрывать от вас правду. Я еду к прокаженным оказывать им посильную материальную, а главное, моральную помощь.
И, видя, что Дорогов собирается что-то сказать, он остановил его движением руки.
— Я знаю, что вы скажете. Нет, о самоубийстве здесь нет и речи. В конце моего пути, конечно, стоит смерть, но ведь она стоит в конце каждого пути, куда бы он ни лежал. Вы тоже подвергаетесь немалой опасности, путешествуя по этим местам с девушками. На вас могут напасть хунхузы, убить и я не думаю, чтобы вы об этом не знали. Однако я не считаю вас самоубийцей.
— Я рискую, — ответил Павел Александрович, — и в душе рассчитываю, конечно, на благоприятный исход. Вы — едете на верную гибель!
— К смерти должен быть всегда готов каждый, — спокойно возразил монах, — но цель моя не смерть, а жизнь. Вы поняли меня?
Дорогов не отвечал.
— Несколько десятков простых, бесхитростных душ изнемогают там от тяжести физических страданий, — продолжал брат Андре. — Я хочу поддержать их, как сумею, и отдать им избыток моих сил. Вы совершенно напрасно ужасаетесь и удивляетесь. Скорее должен удивляться я. Из тех, кто знает о цели моей поездки, одни считают меня самоубийцей, другие — чуть не подвижником и никто не хочет понять, что здесь нет ни самоубийства, ни подвига. Я еду к прокаженным не совершать подвиги и не умирать от проказы, а трудиться, как должен трудиться каждый. В конце концов я, конечно, умру, но ведь умрете и вы, и ваш пылкий друг, и этот китаец, несущий ведра, и все большие и маленькие люди, которых мы никогда не увидим. Весь вопрос в том, на какой высоте духовных сил застанет нас смерть. С этой точки зрения мой поступок скорее можно назвать эгоистическим.