Служил он не особенно блестяще: без жалования, на одних процентах в страховой компании «Пассифик».
Что касается характера и прочих душевных качеств Книжникова, — разобраться в этом хаосе неожиданнейших противоречий не было никакой возможности. Разные драматические моменты своей жизни, в которых никогда не было у него недостатка, он переживал очень болезненно и тяжело, но сам, как будто глядя на себя со стороны, эти свои переживания всячески высмеивал.
Ленив он был необыкновенно.
Всевозможные способности и даже таланты, которыми во множестве одарила его природа, пошли ему совершенно не впрок. На каждом поприще, на которое он только вступал, он немедленно и заметно выделялся, но потом как-то остывал, скисал и останавливался.
«Это не важно!» — была его любимая поговорка в таких случаях.
Сказать же, что, по его мнению, «важно», Андрей Ильич вряд ли сумел бы.
Родись он лет на 50–60 раньше, может быть, хождение его по жизненным буеракам было бы более успешным, но в обстановке современной жизни своим существованием он только мешал всем окружающим, больше же всех — самому себе.
С этим человеком, около четырех месяцев тому назад, судьба столкнула Елену Зубову. С первых же встреч он поразил ее оригинальностью и меткостью суждений, багажом почти феноменальной памяти. Беседы с ним внесли как будто живую струю в атмосферу, в которой ей было тяжело дышать. Постепенно, она сама не заметила, как это случилось, непроницаемая броня, которой защитила она себя от всего окружающего, дала трещину. Андрей Ильич упорно, изо дня в день, протискивался в эту трещину и, наконец, протиснувшись, влез в ее жизнь и сел. Она перестала противиться этому упорному натиску, хотя на первое же патетическое признание Книжникова прямо и честно объявила, что не любит его и, даже если бы он не был женат, замуж за него не вышла бы.
Встречи их продолжались и Елена привыкла к ним… Он регулярно держал ее в курсе всех своих честолюбивых планов, из которых, пока что, ни одному не суждено было осуществиться. Она любила говорить с ним на отвлеченные темы, обсуждать прочитанные книги, и в этих случаях Андрей Ильич был незаменимым собеседником. Он знал решительно обо всем, прочел и помнил, казалось, все книги, которые только существуют на свете… Иногда он принимался читать ей бесконечные поэмы своего изделия, в которых фигурировали какие-то допотопные рыцари, мавры, а, подчас и нечистые духи. Елена слушала его снисходительно, но если чтение сверх меры затягивалось, — без церемонии прерывала шутливым замечанием. Андрей Ильич насмешек над собой не терпел; он тотчас складывал свое писанье и больше о нем не заговаривал.