Казалось, жизнь была уже налажена.
Но один из компаньонов оказался нечестным человеком. Он дочиста обокрал своих товарищей и скрылся, оставив их, в том числе и Вана, буквально ни с чем. Здесь Вану в первый раз в жизни повезло: разоренье не пришибло его окончательно, как остальных двоих. Под солидное поручительство того самого лавочника, у которого он когда-то брал орешки, ставшего теперь состоятельным фруктовым оптовиком, ему удалось устроиться ни много ни мало, как ночным сторожем к крупному голландскому коммерсанту.
Так, постепенно возвышаясь, Ван Лоу Сю достиг апогея своей карьеры: на двадцать восьмом году жизни он стоял в черном кожаном шлеме, с полосатой нашивкой на рукаве, на шумном, ярко освещенном перекрестке международного сеттльмента и гордо дирижировал движением ревущих, блестящих, сверкающих огнями автомобилей. Если бы в этот момент увидела его старуха-тетка и чумазые друзья его детства! Но тетка давно покоилась в тяжелом деревянном гробу на кладбище родной деревни, а сверстники, затерянные в четырехсотмиллионной пучине Китая, исчезли из его жизни навсегда.
Благополучие Вана оборвалось неожиданно. Польстившись на небольшую взятку с содержателя игорного дома, Ван был изобличен и с позором изгнан из полиции.
С той поры звезда его совершала самые разнообразные скачки и пируэты, но общая траектория ее полета, увы, стала клониться книзу. После службы в полиции Ван стал носить купленное на толкучке европейское платье, а для солидности приобрел очки. Занимался он мелким комиссионерством, продавал и покупал что придется, а, главное, старался держаться поближе к европейцам, так как понял, что там, где с расчетливого китайского купца можно заработать 10 центов, — неразумный и расточительный «вайгожень»[1] заплатит доллар. Английский язык усвоил он уже настолько, что мог даже прочесть и написать кое-что. Немного научился понимать и по-русски.
Так, худо, хорошо ли, Ван Лоу Сю добрел до того перекрестка на своем жизненном пути, с которого виден уже предостерегающий красный огонь конвейера; до того перекрестка, за которым усталость от борьбы уже дает себя чувствовать. Ему стукнуло 35.
Двадцать с лишним лет, которые он провел в блужданиях по многомиллионным дебрям Шанхая, в атмосфере, пропитанной ядовитым духом этого города-авантюриста, — наложили на него печать. За эти годы Ван познакомился и со сладким ядом разврата, и с ухищрениями нужды, и с соблазном легкой преступной наживы. Обладая характером мягким и податливым, он шел по линии наименьшего сопротивления. Он стал мелким мошенником, и не сделался преступником только потому, что страх перед наказанием был в нем сильнее всех желаний.