По ночам, когда невидная в окно оранжевая луна царила в вышине, вода искрилась бронзой и паруса сампанов казались черными. Тогда, раскинув клешни, взмывал к зениту бриллиантовый, роскошный Скорпион и мглистая бездна неба вспыхивала яркими, незнакомыми Елене южными созвездиями.
Комната, в которую ее поместили, была обставлена с неуютной роскошью, свойственной богатым китайским домам. Массивные тяжелые кресла из каменно-тяжелого бука, крытые красным лаком, набор квадратных, вставляющихся один в другой столиков, вазы, отделанный медью курительный прибор, кровать с москитником, растянутым на четырех высоких столбиках, бумажные, шелковые и стеклянные картины на стенах, круглый стол с фарфоровым чайным прибором «тысяча цветов» работы знаменитых посудных мастеров из Киан Си.
Молодой китаец, «арестовавший» Елену, доставил ее в эту комнату, в самых вежливых выражениях просил не волноваться, так как заключение не будет продолжительным, но более подробных сведений не дал. Относительно Андрея Ильича он сказал, что судьба его зависит от него самого и от дальнейшего разговора уклонился. С той поры он не показался ни разу.
Сморщенная старуха-служанка бесшумно исполняла все приказания Елены. Ей подавалась обильная, вкусная еда, чай, фрукты, в шкафу к ее услугам лежал и висел целый магазин белья и платья. Но решетка в окне была несокрушима, а в соседней комнате день и ночь дежурил рослый сторож с бесстрастным лицом цвета старой бронзы.
Предоставленная своим мыслям, Елена десятки раз на разные лады обдумывала все, что произошло. Прежде всего, для нее было совершенно очевидно, что, хотя Книжников и затащил ее в злополучный ресторан, но к похищению их оттуда он был безусловно непричастен. Это было делом каких-то других рук. Кому понадобилось заключать ее в этот дом, обставив при этом всевозможными удобствами, она не могла даже предположить.
В конце концов она устала ломать над этим вопросом голову и решила ждать событий. Иначе обстояло дело с тем, что сообщил ей Андрей Ильич. Здесь материал для выводов был обширный.
Припоминая свой разговор с Книжниковым, она постепенно восстановила его в памяти почти дословно. Андрей Ильич не лгал. Она достаточно хорошо знала его. Он мог путать, преувеличивать, делать заведомо фантастические выводы, но лгать он просто не умел. То, что касалось, фактов было правдой. И факты эти по мере того, как Елена вдумывалась в них, приобретали в глазах ее совершенно новую окраску.
Поручение, которое дал Книжникову Зайковский, сначала показавшееся ей неосторожным до глупости, предстало перед ней в другом свете. Раз этот ксендз или бывший монах передавал Тенишевскому такое важное известие с полной откровенностью, это был, конечно, не больше, как условный шифр. Но так или иначе, фраза Зайковского об опиуме и «старом джентльмене» имела целью предупредить Дорогова и Валериана Платоновича о чем-то и имела для них большую важность. Андрей Ильич поступил очень непорядочно, утаив ее.