* * *
Когда я выходил из комнаты, меня перехватил Корфис – хозяин гостиницы и ветеран Шенгена.
– Добрый день, Мордимер, – сказал он с улыбкой на широком лице.
– Для кого-то, возможно, и добрый, – ответил я.
Он покивал с пониманием.
– А куда это ты с самого утра?
– Корфис, ну подумай, куда я могу идти с самого утра? На выступление циркачей? В бордель? А может, поглядеть на корабли в порту? Как полагаешь?
Конечно же, моя столь уместная и блистательная ирония пропала втуне. Корфис был человеком достойным, честным, но недалеким. Разумеется, он не был лишен необходимой при его положении и профессии ловкости, что позволяла ему прекрасно чувствовать себя в мутных водах Хез-хезрона. Он владел процветающим предприятием и, насколько я знал, намеревался прикупить еще один трактир где-то на самых окраинах города. Да-да, подумалось мне, Корфис куда быстрее вашего нижайшего слуги сумеет переехать в дом с садом в квартале богачей.
– Я иду к Его Преосвященству, – сказал я устало. – Как вчера, позавчера и неделю назад. Надеюсь, вернусь к обеду.
Обычно епископ бывал столь добр, что ближе к полудню посылал одного из канцеляристов передать мне: нынче в моих услугах не нуждаются. Но «обычно» вовсе не означало «всегда». Не раз и не два приходилось мне ожидать до заката, стараясь не обращать внимания на сочувствующие либо насмешливые взгляды чиновников. Наконец епископ выходил и глядел на меня с деланым удивлением:
– О, Мордимер, – восклицал. – Ты еще чего-то ждешь?
Если же его одолевал приступ подагры, то просто смотрел на меня без слов, будто собака на дерьмо, и лишь нетерпеливо пожимал плечами. В любом случае так ли, иначе – а означало это, что я наконец-то могу идти домой. Но рано или поздно бессмысленное ожидание в епископской канцелярии должно было принести свои плоды.
Утро было прекрасным, солнечным и безветренным, а сточные канавы столицы воняли сильнее обычного. Чтобы добраться до епископского дворца, мне нужно пройти мимо рыбного рынка, и запах его всякий раз терзает обоняние вашего нижайшего слуги; впрочем, я уже привык к тому, что в мире существуют иные запахи, кроме аромата роз и фиалок. На улицах, как всегда, царили шум и толчея. Обычно я одеваюсь неотличимо от остальных, горожанином среднего достатка, поскольку не вижу причин лишний раз выставлять на обозрение свои инквизиторские инсигнии. Но в эдакой сутолоке, когда тебя то и дело пинают, толкают и обкладывают крепким словцом, трудно устоять и не предъявить миру инквизиторское сломанное распятие, вышитое серебром на черном кафтане. Тогда, конечно, вокруг сразу сделалось бы тихо и просторно.