– Ты подучишься и все сможешь, – уверял он и вспоминал все ее «сюжетные» проекты. – Ты здраво мыслишь и нестандартно действуешь! В нашем деле тоже нужны бойцовские качества!
Фехтовальщица, в общем, не возражала, – это было что-то новое в ее жизни, и она была готова попробовать. Перекусив в дорожном кафе, будущие супруги поехали дальше.
Шофер Робер с улыбкой некого понимания посматривал на них, но ничего не говорил.
– Он скоро женится на Жулиане, – пояснил его взгляд Эдмон. – Помнишь мою экономку?
– Твою?
– То есть, Генриха де Шале.
Эдмон уже не первый раз так оговаривался. Женька старалась на это не поддаваться, но всякий раз его или ее собственные оговорки вызывали у нее длительные раздумья. Вот и сейчас фехтовальщица подумала о том, что Эдмон Монрей все-таки не Генрих де Шале, которого ее угораздило полюбить в сюжете, хотя чувствовала она себя по отношению к нему абсолютно так же, от них даже пахло одинаково.
«Шуточки профессора? – думала девушка. – Или что-то, связанное с Окном?.. А, может быть, после всей этой истории я сама сошла с ума?..» Похоже, подобное отношение к сыну профессора было действительно каким-то феноменом, парадоксом ее восприятия, может быть, игрой подсознания, которую ей не суждено было никогда разгадать. Она смирялась и принимала этот парадокс, как данность, где-то по-женски чувствуя, что не обманывается и права.
Находясь в потоке нескончаемых противоречивых мыслей и чувств, фехтовальщица уже совсем не удивилась, что дом Эдмона Монрея похож на дом фаворита короля. В нем были те же книги в библиотеке и коллекция холодного оружия в большой зале. На столе лежали перчатки, одну из которых оставил своей приговоренной супруге в последний день Генрих де Шале и четки из человеческих черепов, на которых девушка чуть не поскользнулась в Булонже.
Женька взяла перчатки и вдохнула их запах – они пахли теми же духами. Потом она дотронулась до четок и спросила:
– А это зачем?
– Чтобы помнить. Жаль только, что не слоновая кость.
– И много у тебя таких «сувениров»?
– Есть кое-какие. Идем.
В спальне над камином висел тот парадный портрет, который писал с молодой госпожи де Шале художник Ласаре. На каминной полке стоял другой ее портрет. Вернее, это была фотография из журнала, о котором упоминал Эдмон. Мокрые волосы, рапира, приподнятый подбородок…
– Видишь, я говорил, что у меня будет твоя «голова», – улыбнулся он.
– Да… мне тоже нравится эта фотография.
– А вот это? – подал девушке альбомы Ласаре Эдмон.
Женька улыбнулась в ответ и, пролистнув несколько страниц, сказала: