Праздник тотчас свернулся. Вести мирные переговоры с Лапиным было бесполезно, поэтому никто не возразил. Женька принялась развязывать Кристину.
Лапин поморщился, снял пиджак, портупею с оружием и, повесив ее на спинку стула, сделал повелительный жест в сторону дочери:
– Идем, спину мне разотрешь.
– Опять? Я же говорила, чтоб ты не ездил сегодня.
– Не твое дело. Шевелись.
– У меня нога.
– А прыгать нога не болела?
Где-то в недрах капитанского пиджака затрезвонил телефон. Лапин с некоторым усилием наклонился, вытащил его из внутреннего кармана и, озабоченно глянув на дисплей, вышел в прихожую. Алиса допрыгала на одной ноге до старого комода и стала искать в ящике нужную мазь, а фехтовальщица, покосившись в сторону прихожей, где Лапин с какой-то болезненной резкостью настаивал на чьем-то задержании, вдруг шагнула к стулу с портупеей на спинке и вынула из кобуры пистолет.
– Ты что? – застыла с тюбиком мази Алиса.
– Я осторожно, – взвесила пистолет в руке фехтовальщица. – Тяжелый…
– Убери, а то отец увидит – убьет.
– Не убьет – он без оружия.
Разговор в прихожей прервался. Лапин, будто почувствовав чужое прикосновение к черной стали, которая за долгие годы службы стала частью его самого, вернулся в комнату. Женька едва успела спрятать руку с пистолетом за спину.
– Вы еще здесь? – спросил капитан.
Кристина собрала свои вещи и бочком выскользнула в коридор. Капитан сурово посмотрел на фехтовальщицу.
– Ну, а ты, Шмелева?
– Почему вы всегда говорите с людьми как с преступниками, Василий Семеныч?
– Ты сначала оружие верни на место, честная девушка, – усмехнулся Лапин.
– Я только посмотреть.
Женька протянула пистолет капитану. Одним коротким взглядом удостоверившись, что с оружием все в порядке, он убрал его в кобуру и снова взглянул на фехтовальщицу.
– Журналы по вязанию смотри, «Никитá»[1]. Алиса, что стоишь? Быстрей, мне ехать надо.
Роль
Несмотря на подпорченную вечеринку, Женька уходила от Алисы легко, даже радостно, долго еще ощущая невидимый прохладный след в руке, несколько минут назад державшей оружие.
На улицах было малолюдно. В окнах домов мягко сиял мирный оранжевый свет, а над городом разметала свою черную гриву вечная космическая ночь. Капелькой крови в ее распущенной косе мерцал воспаленный Марс.
Раздался звук «сирены». Женька достала из кармана телефон, посмотрела на дисплей. Номер опять был неизвестный, но фехтовальщица, предполагая сейчас все, что угодно, ответила. Звонил Саваль.
– Ну что, мы встретимся? – спросил он.
– Я… я не знаю, я перезвоню.
Женька действительно не знала, как поступить, и от этого чувствовала себя неважно. И гора, и загадочный Этьен Саваль – обе дороги сулили ей, необходимый в ее возрасте, экстрим, и она терялась, не в силах решить, на которой из них получить травму. «Если еще раз позвонит, останусь», – загадала она, зашла по пути домой к Юрику и отдала ему благотворительную купюру. Юрик просиял и распрямился, а Женька стала считать день удачным. Однако вскоре это ощущение пропало, – возле своей квартиры фехтовальщица обнаружила, что потеряла ключи, и от досады на самое себя, толкнула дверь ногой. Та, к ее удивлению, поддалась и открылась. «Отец, – нахмурилась девушка. – Все-таки не стал ждать до завтра».