– Серёнька! Родной! Сынок!.. А чтой-то у тебя такой животик?
Я целую маму, плачу от радости.
– Осторожно, Серёньк, осторожно. Это твой братик. Сашенькой его зовут.
Мама сначала в дом к Тужикову зашла. Братика Сашку передала бабе Тане, взяла меня за руку и ринулась через дорогу к Фенечке.
– Это что вы с ребёнком сделали? Это что за живот? Чем вы его тут кормили?
– Ну чаво ты тута бузу дуешь, – загундосила гунявая Фенечка, – малец, бализе[4], как малец, прыткий…
– Карга ты старая, гнида вонючая!
– Чаво, чаво ты в засычку полезла?
– Серёньк, иди к бабе Тане, – проводила меня за порог мама.
Я переходил улицу и слышал (окна открыты были), как мама рвала в клочья своё родство (как внучка по отцу) с бабой Феней:
– Меня просила у Бога прибрать к матери в могилу: «Забери-ка Нинушку под своё крылышко!» Я, как Серёжка, была маленькая, но всё помню! Чудом выжила…Теперь, мразь подколодная, за сына взялась?..
Крик был такой, что, казалось, деревня присела. Дядя Вася Тужиков сбежал в лесничество в Клиничиху – от греха подальше. После этой бури в семействе Фенечки пошёл раскардаш – переругались все: каждый со всеми и все друг с другом. Взрыв был такой силы, что всё семейство Фенечки рухнуло – куда клочки, куда милостынки. Стали делиться: кому дом – кому корова, кому овца – кому курица, кому ухват – кому грабли, кому иголка – кому нитка.
Мама собралась было возвращаться в Москву, но её позвала к себе погостить тётка Клавдия – это вторая Клавдия протянула маме руку помощи. Муж её не вернулся с войны, как и у рязановской тёти Клавы, – он был в дальнем родстве с Дубенковыми. Тётка Клавдия вышла другой раз замуж – за тракториста Егора, он работал на МТС[5]. У Клавдии от первого мужа дочка росла, Женя, на год старше меня. Дом у них был маленький, но рукастый Егор в один вечер соорудил в огороде из жердей и соломы шалашку. Устлал пол досками, натаскал свежескошенного сена, притащил для братика Сашки колыбель-качалку – и получилось хорошее жильё. Мама, засыпая, говорила: «Как в раю!»
Жизнь моя с приездом мамы резко изменилась. По утрам мы с Женькой наперегонки ели кашу на молоке из крупы, привезённой мамой. Молоко, яички, сваренные под крышкой кипящего самовара, хлеб, испечённый тёткой Клавдией в русской печке, – живот мой в неделю пропал. Днём, в жару, братик Сашка спал в сенях – там было прохладно, а мама что-то шила на ручной швейной машинке из отрезов, что привезла в подарок Дубенковым, но после «бури» всё отдала тётке Клавдии.
Ещё мама привезла целый пакет конфет-подушечек (были такие карамельки с повидлом). Положили его в самодельный настенный шкаф, что висел в чулане. Я, шестилетний, придумал способ, как можно немного конфет взять без спроса – для этого нужно было, чтобы мама вышла из избы. Я заходил в сени, щипал спящего братика Сашку, тот просыпался и начинал кричать. Я пулей вылетал оттуда и через палисадник подбегал к открытому окну. Мама выходила на крик Сашки – я влезал через окно в избу, нырял в чулан, вспрыгивал на лавку, открывал шкафчик и запускал руку в пакет с конфетами. В мою детскую горсточку попадало четыре, редко пять, подушечек. Дальше надо было быстро смываться: опять через окно, через палисадник – и в огород, за шалашку. Там я делился добычей с Женей.