Я не плакал. Я знал, что если брат увидит мои слезы, он больше никуда и никогда меня не возьмет. Поэтому я крепился и отвечал: ничего не сделал! Сказал: бери черешен сколько хочешь, а эти оболтусы пусть только попробуют еще раз сунуться в сад! Уж не знаю, верили они мне или как, только брат глядел хмуро, и когда ребята затевали новый поход, мне приходилось начинать уговоры заново. А он знай твердит: нет, нет и нет!
Но в то утро брат сам разбудил меня. Я и удивился, и обрадовался. Он растолкал меня: идем купаться, солнце уже высоко, но я, то ли от радости, то ли еще по какой причине, ни за что не хотел вставать. Он меня тормошит, щекочет, а я ни в какую. Он кричит, пинается, а я только улыбаюсь и сплю дальше. Тогда он взял кружку воды и плеснул на меня. Я как вскочу, как брошусь ему на шею, как закричу, нет, нет, нет! Он стал хохотать и всю дорогу рассказывал потом ребятам, как я испугался воды. Они тоже покатывались со смеху и просили брата еще раз показать им, как я бросился к нему на шею и закричал: нет, нет, нет! Я был доволен, что они веселятся: это значило, что мне не надо выклянчивать разрешения идти с ними. Сначала мы решили совершить набег на какой-нибудь сад и нарвать черешен, но тут кто-то, и сегодня мне кажется, что это был мой брат Ион, сказал, что ему хочется слив. Они еще зеленые, возразил другой. А я уже видел красные, закричал третий, и мы перебрались через первый же забор, но, хоть убей, я не помню, где это случилось и чей был сад. Мы пригнули лиловые ветки к земле, набили пазухи и карманы розовыми, покрытыми сероватым налетом сливами и только после этого повернули к реке. Ура!
Не помню я и что было дальше, входил я в тот раз в воду или нет. Зато помню, что еще на холме кто-то из нас закричал: ну, кто первый? И мы устремились вниз, к воде. Ура!
Раздевались на ходу, на бегу. Иной ухитрялся стащить с себя, не останавливаясь, буквально все, другой запутывался в штанинах, падал и как был, хохоча, скатывался с высокого берега в теплую воду… Вспомнил бы еще что-нибудь, да не могу! А, да! Я стоял на песке, дрожа как былинка, на меня набросили какую-то одежку и сказали, чтобы я отошел от воды, а народ все сбегался к берегу, все размахивали руками и кричали, кричали… Здесь, кричали, здесь он прыгнул! И камнем, камнем на дно! Нет, вынырнул раз, а уж потом камнем!..
И вот прошло четыре года, и мой брат Ион лежит передо мной на травяном ложе, на берегу реки. Лицо у него желтое, точно вырезанное из осенней луны, руки и ноги тоже желтые, восковые. За ушами, между пальцами, из карманов пробивается водяной подорожник — лягушачья трава. Ох, вздыхает он, и его глаза, полные воды, смотрят в небесную синеву.