В статье «Об авторе и книге», опубликованной в послесловии к монографии Голосовкера «Логика мифа», говорится: «Роман же „Запись неистребимая“, несмотря на свое название, погиб. Есть основания предполагать, что восстановлен он был под названием „Сожженный роман“. Помимо переклички названий, полной трагической иронии, о связи этих двух произведений говорят и свидетельства читавших „Сожженный роман“, действие которого происходит в Москве на Девичьем поле в 1928 г., а среди действующих лиц — Иисус и другие неожиданные персонажи. Установить, где находится роман в настоящее время, не удается. Нельзя, однако, не обратить внимание на странную близость этого замысла и времени его зарождения и замысла „Мастера и Маргариты“ М. А. Булгакова»[196].
В «Сожженном романе» присутствуют линии и в данном случае Исуса (именно в таком написании), и «мастера» и его отношений с его возлюбленной. Есть там и важная кантовская тема, о которой идет разговор в той знаменитой романной встрече на Патриарших прудах. Голосовкер был увлечен анализом романа Достоевского «Братья Карамазовы», в котором, как считал, идет скрытый разговор о четырех антиномиях Канта и стоит самый важный для Федора Михайловича вопрос о существовании Бога. Этому даже посвящена целая статья философа «Достоевский и Кант»[197].
А может быть, и «Мастер и Маргарита», и «Запись неистребимая / Сожженный роман» — это просто один из апокалиптических романов, что тогда писали многие?
3
Яков Голосовкер, как и Булгаков, родился в Киеве, но на один год раньше. Он был переводчиком, писателем, философом, эрудитом. «Почти нет сомнений в том, что в киевском отрочестве и юности они были знакомы — хотя бы шапочно»[198], — пишет Чудакова. В двадцатые годы он создает роман под названием «Запись неистребимая». Действие развивается в 1928 году, то есть на один год раньше рокового для Булгакова 1929-го.
Один экземпляр этого произведения автор передает в Париж своему двоюродному брату Иосифу Владимировичу Биллигу, второй — художнику Митрофану Михайловичу Берингову. В «Мифе моей жизни. Автобиографии» философ разъясняет, что же произошло с изначальным текстом «Записи неистребимой / Сожженного романа»: «В первый год моей каторги — 1937 — инфернальный художник, хранитель моих рукописей, собственноручно сжег их перед смертью. Безумие ли, страх или опьянение алкоголика, или мстительное отчаяние, та присущая погибающим злоба — ненависть к созданному другими, или же просто ад темной души руководили им — итог один: вершинные творения, в которых выражены главные фразы единого мифа моей жизни, погибли»