– Улепетнет же, – проворчал он, кивая в сторону убегающего Пьетюра.
– Что он натворил? – спросил я. – Он совсем еще мальчишка.
– Он не здешний. Даже собственных родителей не знает. Тут всем известно, что этот паршивец – найденыш, – буркнул Болли.
– Он сын Эйидля и Биргит из Стиккисхоульмюра.
– Эйидля? – Он сплюнул. – Тем хуже.
– Нельзя же бить мальчишку за преступления его пабби.
– А мы его и не бьем, – фыркнул первый из мужчин. – Мы его даже накормим.
– Помолчи, Торольф! – одернул его Болли.
– Нет уж, Болли, – отозвался тот с лукавой улыбкой. – У Йоуна есть хлеб – вон там, в лодке. – Он сощурил глаза. – Поделись с нами, и я тебе тоже кое-что дам.
– Торольф, – простонал Болли.
– Тихо ты! – И Торольф повернулся ко мне, расплываясь в улыбке. – Йоун хоть и строит из себя святошу, но он такой же человек, как и все. – Он склонился ко мне, нетвердо держась на ногах. – Говорят, он еще и холост.
– И что?
– Ты уже несколько недель провел в море?
– Это ты к чему?
– Ты до сих пор не взял себе жены, Йоун, и люди уже начинают поговаривать о тебе.
Я был так потрясен, что отступил на шаг.
– Не бойся. Мы ни единой живой душе не расскажем. Только помоги нам поймать его. Мы ему пообещаем твоего хлеба. Втроем оно легче будет: двое держат, ну а третий к нему пристраивается.
Я так и разинул рот.
– Вы… Я…
– Позже нас отблагодаришь. Никто не узнает. Тут неподалеку есть расщелина, туда и сбросим труп, когда покончим с ним.
Я сделал еще один шаг назад, тряся головой.
– Я bóndi!
Это должно было прозвучать как угроза, но Торольф меня не понял.
– Только не прикидывайся воплощением целомудрия. Оно ничуть не грешнее, чем помогать себе рукой, и уж всяко лучше, чем подхватить дурную болезнь от какой-нибудь крестьянской девки.
Оба они засмеялись. В это мгновение я мог перерезать им горло.
Я выхватил нож.
– А ну прочь от меня, мерзавцы! Дьявольские отродья!
Нож мой едва не задел физиономию Болли. Оба они пустились наутек. Я остался стоять на месте, весь дрожа, и воображение рисовало мне картины издевательств этих негодяев над Пьетюром.
Я искал его весь день и продолжал искать с наступлением темноты.
Мои поиски увенчались успехом, только когда сгустились сумерки и солнце уже опустилось за горизонт. Сперва я услыхал какие-то звуки и только потом заметил его.
Кряхтение, вскрик и долгий протяжный стон.
Я догадывался, что именно увижу, и все же это ужасающее зрелище потрясло меня.
Они отрезали Пьетюру путь к отступлению, загнав его в глубокую расселину между высокими, нависающими скалами. Он, по-видимому, пытался спрятаться от них в маленьком ущелье, но оказался в ловушке, и там-то они его и настигли.