Я закрыл глаза. Душа ее погружалась в омут, а я наблюдал за тем, как она снова и снова уходит под воду. Все мои попытки спасти ее ни к чему не привели.
– Я перережу Оддюру горло, – медленно выговорил я.
– Нет, Йоун, – сказал Пьетюр.
– Я этого так не оставлю.
– И все-таки придется.
– Но почему она решила вернуться к нему? – Я посмотрел на собственные руки и увидел, что они дрожат. – Почему не пошла куда-нибудь еще?
Пьетюр отвел глаза, и у меня снова возникло подозрение, что он угрожал ей. Но задать ему прямой вопрос я был не в силах. Чтобы подтвердить свою страшную догадку, мне пришлось бы обличить его, осудить его.
– Оддюр! – пробормотал я. – Я придушу этого жалкого подонка.
– Нет! – зашипел Пьетюр. – Тебя приговорят как преступника, и этим ты делу не поможешь. Весной мы отправимся на альтинг и потребуем правосудия.
Я злобно хохотнул.
– Как? Как можно обвинить его в том, что он изнасиловал мою жену, если я всем рассказал, что она в могиле?
Повисло молчание. В темноте за стеной падал снег, укутывая и пряча все на свете. Роуса по-прежнему держала Анну за руку, поглаживая ее сиреневые пальцы. Должно быть, почувствовав мой взгляд, она подняла голову и холодно посмотрела на меня.
– Теперь ты посадишь и меня под замок, чтобы я молчала?
Я растерянно уставился на нее.
– Роуса, я…
– Я никому не расскажу о ребенке, – перебила меня она. – Не ради тебя, а ради нее. Люди жестоки. – Она погладила Анну по бледной щеке. – Я не допущу, чтобы о ней снова пошли слухи.
Пьетюр, который только что, напрягшись, следил за Роусой, медленно выдохнул и прислонился к стене. Однако я знал, о чем он думает; о том же самом думал и я. Оставлять тело Анны в землянке опасно. Земля слишком промерзла, чтобы похоронить ее, но если сельчане увидят и ее саму, и обезображенное тельце ее внебрачного ребенка, поднимется страшный переполох. И тогда остаться bóndi я уже никак не смогу: Эйидль обвинит меня в убийстве.
Пьетюр сжал мою руку.
– Нужно сделать это сегодня.
– Земля еще несколько недель не оттает, – пробормотал я.
Роуса перестала шептать молитвы и набросилась на меня:
– Ты хочешь похоронить ее сейчас? Упрятать ее под землю, даже не оплакав?
– Кто ее оплакивать-то станет? – буркнул Пьетюр. – Ты ее не знала, Роуса. У нее не было друзей.
– Катрин любила ее.
– Катрин ее уже оплакала.
– Но ее не было на погребении, – продолжала Роуса с упрямством, вызывающе выставив подбородок. – Катрин любила ее, как собственную дочь. И потеряла ее, как собственную дочь. Ты говоришь, что ты не чудовище, но отказываешь…
– Ни в чем я Катрин не отказываю. – По-видимому, это прозвучало злее, чем я предполагал: Роуса сжалась. – Я не хочу, чтобы она опять страдала, – уже мягче прибавил я. – Разве твое горе утихнет, если ты разделишь его с Катрин? Разве ее скорбь вернет Анну?