– Кто?
Он сглатывает.
– Какого ребенка? Я ничего не знаю о ребенке. Мне больно, Йоун. – Он всхлипывает.
Плечи мои опадают, и я опускаю нож.
– Она не появлялась здесь?
Оддюр потирает горло.
– Говоришь, она благополучно вернулась к тебе? – хрипло бормочет он. – А… ребенок?
– Они оба мертвы, – мрачно отвечаю я. – Ребенок был уродцем и неправильно лежал в утробе. Пришлось разрезать Анне живот. Она умерла от потери крови.
Лицо его вытягивается, и он спрашивает надломленным голосом:
– Ей было очень больно?
– Да. – Во мне вскипает дикая ярость, и я не вижу причин щадить Оддюра. – Она умирала в страхе и агонии.
– Я надеялся… – Он прерывисто вздыхает.
– Как ты смеешь оплакивать ее? Это ты сделал ее несчастной и довел до отчаяния.
– Нечего обвинять меня.
– Ты отравил ей детство. – Я обвожу рукой полуразрушенный дом.
– Уж коли ты так ищешь виноватых, Йоун, на себя посмотри.
Я раскрываю рот от изумления.
Он приподнимается, и на его потном обрюзгшем лице написано злорадство.
– Что ж ты за мужчина, раз жена от безысходности сбежала от тебя?
Я трясу головой.
– Ты пренебрегал ею.
– Я? – Он смеется. – Это ты ею пренебрегал, Йоун. Она мечтала о ребенке, но…
– Не нарывайся, Оддюр.
– Хочешь правду? – ехидно ухмыляется он. – Ты выгнал ее из своей постели, потому что ты не мужчина. Я слыхал, что ты не можешь зачать ребенка, потому что тебя интересует совсем другое. Я слыхал…
Не успев даже подумать, я бью наотмашь. Голова его откидывается назад, а мой кулак обжигает боль. Я жду вспышки ярости, но он улыбается, и мне хочется бить Оддюра, покуда его лицо не превратится в кровавое месиво.
Однако сдержанность берет верх. Я успокаиваюсь и медленно выдыхаю.
Оддюр тихонько фыркает.
– У тебя кишка тонка убить меня, bóndi.
Мысленно я уже вытаскиваю из-за пояса второй нож и вспарываю ему горло. Однако не успеваю я пошевельнуться, как Оддюр вдруг подается вперед, выбивает у меня из рук нож, который со звоном отлетает куда-то в темноту, и набрасывается на меня. Я с грохотом падаю на пол и не успеваю даже сделать вдох, как он, пыхтя, уже придавливает меня своей тушей.
Он тянется ко мне связанными руками и сжимает мне горло здоровенной лапищей. Я задыхаюсь. Я хочу столкнуть его, но это все равно что пытаться поднять океан. От каждого движения рана вот-вот откроется снова.
Силы покидают меня, в глазах темнеет. Я вскидываюсь всем телом в последней отчаянной попытке сбросить его с себя. От раны по животу расходится боль. Мир сжимается и меркнет. Наверное, лицо Оддюра будет последним, что я увижу перед смертью. Я пытаюсь молиться, но Господь молчит.