Катрин утирает слезы ладонью и коротко кивает.
– Ты должен отомстить за нее, Йоун. Зарезать невинную девушку и бросить труп в море – что за мясник на такое способен?
Мясник. Губы Роусы дрожат.
– Как мы его найдем? – Пьетюр пожимает плечами. – Какая только тьма не живет в сердцах у людей! И никто об этом не знает. – Голос его спокоен, руки не трясутся.
– Люди должны узнать правду о смерти Анны, даже если ее собственному мужу нет до этого дела, – говорит Катрин.
И снова взгляд Йоуна скользит по Роусе. Потом он отворачивается и мрачно смотрит в пустоту. Она чувствует, что жизнь ее словно взвешивают на весах.
Наконец, медленно моргая, будто пробуждаясь от глубокого сна, он бормочет:
– Эйидль.
– Эйидль не опустится до убийства, – фыркает Катрин.
– Верно. Но он будет потирать руки от радости, потому что все это можно обернуть против меня.
– Ты считаешь, что он обвинит тебя?
Йоун качает головой.
– Для этого он слишком умен. Он выберет кого-нибудь из тех, кто мне дорог и кому сельчане не доверяют.
Его взгляд останавливается на Роусе. Пьетюр тоже смотрит на нее, и в глазах его мелькает нечто похожее на жалость. Тут и Катрин поворачивается к ней и закрывает ладонью рот.
Роуса поднимает руки, как будто это может защитить ее от водоворота, который вот-вот поглотит ее.
– Вы же не думаете…
Лицо Йоуна мрачно.
– Что думаем мы, elskan, не будет иметь значения.
– Но никто не поверит…
– Эйидль убедит их, что тебе была выгодна смерть Анны, – говорит Йоун. – Он оклевещет тебя, чтобы очернить мое имя. Кто станет уважать bóndi, если его первая жена ушла от него, а вторая убила первую и спрятала труп?
Роуса вцепляется в край стола. Как будто весь мир перевернулся, но при этом ее пытаются убедить, что стоять на голове совершенно разумно.
Катрин обнимает ее.
– Мы тебя защитим.
Роуса вглядывается в мужчин, ища подтверждения ее словам, но Пьетюр и Йоун застыли и глядят друг на дружку. Лица их словно высечены из камня.
Эту ночь все проводят в доме. Вокруг Роусы будто вырастает клетка, будто с каждой мыслью и с каждым словом ее все туже стягивают путы, и ей мучительно хочется рыдать и выть.
Но слезами горю не поможешь, и когда она обнимает всхлипывающую Катрин, глаза ее остаются сухими. Они заворачивают тело Анны в простыни, словно укутывают спящего ребенка.
Она старается не думать об одиноком младенце, про которого никто не знает и который спит на морском дне под колыбельную песню китов.
На следующий день наступает серый рассвет: солнце почти не выбирается на небо из морского чрева.
Дождь размеренно стучит по дерновой крыше в такт мечущимся мыслям Роусы – зудящее беспокойство не давало ей уснуть всю ночь и наутро по-прежнему звенит под кожей. Йоуна тоже снедает тревога: он лег в постель напротив и притворялся спящим, но слишком частое и отрывистое дыхание выдавало его смятение. Теперь он зевает и потягивается.