– Пьетюр тебе не сын! – рявкнул я. – И ты измывался над ним!
– Мальчишкой владел дьявол! – громко взвизгнул Эйидль. – Чтобы совершить обряд очищения, мне приходилось…
– Бить его? – выплюнул я. – Взрослый мужчина избивает ребенка до крови! И это возвышало тебя в собственных глазах? Трус!
– Надо было избивать его еще сильней, чтобы спасти его душу. Чтобы уберечь его от твоего греха.
Я дернул связанными руками, представляя, с каким упоительным хрястом мой кулак врежется в череп Эйидля.
– Ты мучил Пьетюра, потом вышвырнул его на мороз и потребовал вернуть его обратно, чтобы издеваться над ним и дальше. Изверг!
Эйидль дернулся.
– Я сделал все, чтобы защитить его. Я любил его. Я… все еще люблю его, но он… пропащая душа. – Губы его сморщились, глаза заблестели.
Я почти почувствовал жалость к нему. Я смягчился.
– Пьетюр – хороший человек. Поговори с ним. Вы можете помириться.
– Ты глуп, Йоун. Ты пожертвуешь собой ради спасения тела Пьетюра вместо того, чтобы очистить от греха его бессмертную душу.
– А ты, значит, душу его спасаешь?
– Смейся-смейся. Но Господь изгнал Адама из рая и позволил ему самому выбирать путь праведника или грешника.
– Пьетюр грешен не больше, чем любой другой.
Эйидль встал на колени и прижался губами к моему уху. Я чувствовал исходящий от него сухой жар, как будто его неистовая религиозность была пламенем, горевшим у него в груди.
– Он порочный человек, – прошептал Эйидль, – такой же, как и ты.
У меня перехватило дух.
– Анна рассказала мне, кто ты таков. Прежде люди ни за что бы в это не поверили. Но теперь ты убийца. Ты убил Анну, чтобы никто не узнал правды. Вскоре вся Исландия узнает о твоих извращенных наклонностях. На альтинге тебе отрубят голову. Люди станут плеваться, произнося твое имя.
Стены сжимались вокруг меня. Я видел один лишь горящий взгляд Эйидля.
Он продолжал:
– Душа твоя будет вечно корчиться в адском пламени, и повсюду будут говорить о твоих преступлениях и проклинать тебя, покуда имя твое не изгладится из людской памяти.
Я хотел ответить, но мне не хватало воздуха. Это было ложью. Я ничего себе не позволял – только разные мысли иногда приходили мне в голову в ночном мраке. Думал ли обо мне Пьетюр? Подозревал ли он что-то? Я потряс головой, и меня вырвало.
Эйидль снова склонился надо мной. Глаза его наполнились всепожирающей чернотой.
– Я знаю, через что должен пройти Пьетюр, чтобы освободиться, очиститься и стать праведником – таким, каким я пытался его сделать. У него не должно быть иного друга, иного утешения в этом мире, кроме Господа. И тогда он снова обратится к Богу. И тогда душа его спасется. А ты умрешь. И будешь гореть в аду.