Роуса ждет, пока кречет не успокоится. Потом очень медленно развязывает кожаные опутенки на его лапах. Она возится с ними неуклюже, боясь поранить птицу. Однако та, застыв и слегка вздрагивая, сидит спокойно, как будто догадывается, что хочет сделать Роуса. Потом расправляет крылья и издает резкий крик, словно поторапливая ее. Желтые хищные глаза вспыхивают свирепым, неистовым огнем.
Когда Роуса тянет за ремешок, кречет хлопает крыльями, больно ударив ее по лицу, и она отшатывается – как может в этом существе, будто созданном из воздуха, таиться такая сила? Пальцы не слушаются ее, но наконец веревка развязывается и падает на землю.
Птица сидит на Библии. Она свободна. Она разворачивает крылья, но не улетает – только смотрит на Роусу пронзительным взглядом и ждет.
– Я понимаю, – шепчет Роуса. – Тебе страшно. Но ты для этого создана.
И, повернувшись к горам, она поднимает руку и подбрасывает вверх Библию вместе с вцепившейся в корешок птицей. Книга падает на землю, но кречет хлопает крыльями и взмывает ввысь. Десять вдохов спустя он уже превращается в крохотную черную точку на фоне белого клыка Хельгафедля.
Роуса провожает взглядом свободную птицу, и от этого величественного зрелища у нее перехватывает дух. И вдруг в словах Гвюдрун проступает смысл.
Покойников полагается выносить через стены.
Йоун покойник. Такой приговор вынес ему Эйидль.
Тингведлир, декабрь 1686 года
Я сижу в пещере, разглядываю отпечаток башмака в пепле и жду. Ощупав рубаху, я обнаруживаю, что она промокла, и пальцы мои окрашиваются кровью.
Если Олав не явится в самом скором времени, живым он меня уже не застанет. Я закрываю глаза, понуждая собственное тело не сдаваться. Оно хорошо послужило мне, несмотря на рану.
Втолкнув меня в землянку, Олав связал мне руки и ноги. Несколько часов я прождал, что Эйидль придет глумиться надо мной, и кровь моя яростно кипела в жилах.
Меня разбудил удар башмака по ребрам. Я застонал, и Олав рывком приподнял меня.
Передо мной стоял Эйидль. Он улыбался.
– Выглядишь скверно, Йоун.
– А ты, поди, расстроен тем, что я еще жив.
Улыбка его померкла.
– Помни, что страдания приближают нас к Богу.
– Мои страдания приближают тебя к исполнению твоей мечты.
– Не все так расчетливы, как ты, Йоун.
– Ты озлобленный старикашка, Эйидль, – вздохнул я. – Ступай отсюда и дай мне поспать.
– А ты бы не озлобился? – прошипел он, приблизив ко мне лицо. Я видел каждую морщинку на его коже, бледной, как у прокаженного. – Разве ты бы не возненавидел человека, укравшего у тебя ребенка и погубившего твою жену? Она захворала и умерла от горя, потому что жена твоего врага наслала на нее порчу! Разве ты бы не презирал того, кто высмеивал тебя у всех на глазах? Того, кто отравил разум твоего сына…