Треско недоверчиво воззрился на дядю:
– Да ничего приятного. И не ладим мы с дедом. Он просто со мной говорит.
– И о чем на этот раз?
– О том, что однажды он кого-то сбил и решил, что это маленькая рыжая девочка. Типа ему было лет шестнадцать.
– А-а, эту. Потом оказалось, что это не девочка с рыжими волосами, а лиса. – Треско с омерзением кивнул. Когда тебя пытают подобной историей, да еще и оказывается, что никакая девочка не погибла… Боль обиды за то, что он претерпел и как сильно разочаровался, была слишком свежа, чтобы говорить. – Слышал ее пару раз. А это правда – то, что заявляет твоя мать?
– Что именно? – спросил Треско.
– Что твой кузен Джош будет жить с вами, – сказал Хью. – Это правда?)
– Тебе нравится твой район? – в кухню вошел Хилари, держа в руке бутерброд с ветчиной. Потревоженная, Лавиния выпрямилась – она загружала старенькую посудомоечную машину. Отец положил бутерброд на буфет и двинулся к холодильнику в кладовой. По пути он взял из вазочки сливочную тянучку и сунул в рот. Половина десятого утра. Хилари вернулся из кладовой с пирогом со свининой в руке. – Фулхэм, кажется? А, нет, Парсонс-Грин, ты говорила. Я не припомню, хотя знаю, что там есть станция метро. Он очень изменился, Лондон. Я знал тот, в котором жил, – я поехал туда учиться на врача сразу после войны. Твой дедушка сказал, что мне бы не в Шеффилде учиться, – и, вероятно, был прав. В Лондон стекаются лучшие умы. Однако же это было ужасно: я про съемное жилье – помню, жил в Эрлс-корте. Или там, или в Ноттинг-Хилле, но Ноттинг-Хилл тогда считался бедным захудалым районом, а через какие-то несколько лет понаехали эмигранты, Бог простит их души, и там вообще стало невыносимо. Лондон тогда разбомбили дотла – груды мусора, и то там, то сям, точно зуб, торчит старый дом – жуть, словом. Отдаешь продуктовую карточку квартирной хозяйке, и она либо расстарается, либо облапошит. Моя оказалась из вторых. Я жил с другом, Аланом Притчардом. Он тоже прошел войну и ходил со мной в Университетский колледж, учился на врача. Ну, в одно прекрасное утро Алан и сказал нашей миссис Подлюке: «В этом варенье – переспелый кабачок!» На что она ответила: «Да, я знаю, потому что это кабачковое варенье, мистер Притчард, его варит моя сестра Долли, которая живет в деревне, она сама выращивает кабачки и присылает мне, зная, что у меня квартируют студенты, которые питаются по карточкам. Неужели вам не нравится, мистер Притчард?» – «Нет, миссис Подлюка». Естественно, он звал хозяйку иначе, по фамилии. Я ее уже запамятовал. Вместо этого он сказал: «Хочу, чтобы с этого дня нам с моим другом Хилари подавали на завтрак тосты с апельсиновым мармеладом». И извлек банку. Мы обалдели: в сорок шестом это было редкостью. Оказалось, это запасы его матери: она наварила его еще до войны, когда на всех хватало и севильских апельсинов, и сахара. Оттого-то я особенно люблю апельсиновый мармелад. – Хилари откусил кусок пирога и ушел обратно в кабинет.