– Смотри! – воскликнула она.
– Что?
– Такие красивые, маленькие. Овечки.
Слева по ходу поезда поля были усыпаны овечьими стадами, а поодаль, на холмах, высилось каменное здание – большое, квадратное.
– Да, – ответил Мафуз.
– И малыши, смотри, – черные овечки и их ягнята. Смотри, муж мой, они тоже черные!
– Да, – повторил он, но тут же понял, что этого явно недостаточно. – Ты разве раньше не видела черных овец?
– Видела… ну да, но… – Будто вспомнив какие-то наставления, она опустила голову.
– У черных овец рождаются черные ягнята, – сказал Мафуз. – Такова их природа.
Она снова уставилась в окно. Блестящими от любопытства глазами. Может быть, редко выезжала из Ноттингема. На примере своих сына Айюба и дочери Алии Мафуз знал, что для школьников организуют загородные поездки. Очень скоро он сможет спросить у жены, ездила ли с однокашниками за город она. Ему пришло в голову, что надо бы попросить Садию поговорить с юной женщиной по душам. Мысль об этом причинила ему боль. И он счел моральным долгом принять эту боль до конца, снова и снова повторяя про себя: я должен просить первую жену поговорить со второй женой; первую жену, которая умерла год назад. Садию.
– О… – протянула вторая жена. И осеклась.
Но ей нечего было опасаться. Мафуз любил Садию и собирался с такой же любовью относиться ко второй жене. Быть с ней таким же ласковым. Он полюбит звук ее голоса и станет с интересом слушать, что она говорит. Сейчас она хотела что-то сказать про вид из окна. Река становилась шире: показались илистые отмели и болотные птицы: яркое полуденное солнце превращало бледно-коричневые лужицы стоячей воды в блестящий металл. Дальняя сторона реки стремительно удалялась от них: скопление белых домиков и отвесный утес удивительного красного цвета. Плоская равнина воды, ила и света вызвала в памяти пейзажи его детства и долгие поездки из города к широким рекам и зеленым равнинам.
– Кажется, это дельта, – ласково сказал он новоиспеченной жене. – Ближе к морю река становится шире. Растекается и выходит из берегов.
– Так мы уже у моря? – спросила она.
– Нет, совсем нет, – ответил Мафуз. И улыбнулся. – Дельта может быть огромной и растянуться на много километров. Я не знаю, сколько отсюда до моря.
Впрочем, драма здешнего народа оказалась меньше, чем того, о котором он неотступно размышлял: в это время поезд резко повернул вправо – и вот оно, море. О его близости возвестили хриплые крики морских птиц – их было слышно из окна поезда – и радостный паровозный гудок. Далеко-далеко отчетливая прямая горизонта отделяла зеленоватую голубизну воды и синюю густоту неба. Где-то там маячило грузовое судно. Что оно делало – медленно уплывало в мир или, напротив, возвращалось оттуда? А может, просто балансировало в своей стихии, как парит в воздухе привязанный аэростат? Здесь начинался мир – и ему не видно было конца и края. Они, такие крошечные, прокладывали себе маршрут между морем и скалами, поросшими зеленью. На узеньком пляже расположились семьи: у детей – яркие ведерки и совочки, точно на картинках из старых книг.