Хью показалось, Лавиния решила, что действует по праву, а не потому, что так заведено. Когда-то и она считалась человеком, которому без спроса дозволялось принять ванну в его доме. А теперь нет, Хью лишил ее этого права. Шум воды прекратился. За ним последовали звуки купания: кто-то плескался, лил и разбрызгивал воду. Она бросила ему вызов, проникнув в личное пространство. Ему вспомнился случай, когда она сидела на пассажирском сиденье и отчего-то схватилась за руль и попыталась заставить брата повернуть машину. Чем едва не убила их обоих.
Тем временем забулькала убегающая в слив вода; Лавиния закончила принимать ванну. Они с Карлой обычно открывали окно, чтобы ушел пар, но гостье это было невдомек. Дверь в ванной сняли с крючка, и сестра осторожно спустилась. Она возникла в дверях гостиной – к тому моменту Хью уже читал книгу, – держа в руках туфли и с аккуратно причесанными, но влажными волосами.
– Прости. Не смогла удержаться.
– На здоровье, – отозвался брат. – Чаю хочешь?
– Не откажусь. Что это ты читаешь?
– Да сценарий надо дочитывать. В пятницу уже репетиции.
Лавиния выпятила нижнюю губу:
– Я не так часто приезжаю. И скоро уйду.
– Сейчас, только скажу Карле, что мы хотим чаю.
Карла была на кухне. Она только что сделала вывод касательно Лавинии и ванны, решила не говорить об этом вовсе и принялась оживленно болтать о работе: заказала в мастерскую шелк-сырец, а его уже третий день не везут. Когда она присоединилась к мужу и золовке в гостиной, то услышала полный отчет о Джереми, супруге Лавинии, и о жизни его прихода в Ватерлоо: то и дело в дверь звонят страждущие. Рассказ Лавинии был даже забавным. Она создала для себя и брата тайное пространство, куда Карле было не проникнуть все полчаса, пока сестра мужа допивала чай. Взяв с дивана сумочку, старенькую, но хорошего качества, гостья упомянула: вот, собиралась принести свадебные фото, но как-нибудь в другой раз. Собственно, больше она не заикалась о том, что они еще когда-нибудь увидятся. Интересно, подумал Хью, что это значит: лед начал таять или попытка восстановить прежнюю задушевность признана провальной? Провожая ее до дверей, он изображал любящего брата. Вернувшись в гостиную, заговорил с женой о планах на отпуск. «Может, съездим в Бразилию, когда закончится прогон „Оклахомы“?»
Блоссом и Стивен продали загородную усадьбу в 2004 году. Смысла держать ее больше не осталось. Продали и тех самых пони, подаренных детям на Рождество. А Блоссом-то надеялась, что дом станет их фамильным имением и перейдет к Треско, а после – к его детям и внукам. Но их первенец жил с девушкой в ужасном, желтого кирпича доме на два хозяина в Херфорде и зарабатывал организацией праздников. Ни он, ни его подружка – славная, толковая девушка с короткой стрижкой и большими ладонями – совершенно не собирались заправлять поместьем. В итоге семья Блоссом прожила в усадьбе, купленной за сущие гроши – еще бы, в таком-то виде – и в конце концов ставшей просто домом, двадцать лет. Ей даже не жаль было расставаться с новым прудом для карпов. Несмотря на опасения, покупатель нашелся быстро. Кто-то из Сити. Зарабатывавший кучу денег партнер на рынке ценных бумаг, отец троих детей. Точь-в-точь зеркальное отражение ее мужа образца двадцатилетней давности. Интересно, подумала Блоссом, партнера на рынке ценных бумаг тоже потащат в суд по обвинению в преступной практике и навсегда отстранят от работы в Сити? А Стивен легко отделался.