Каул пьяно качнулся назад, задохнулся, вихрь его замедлился, и он начал рушиться вниз, очевидно прощаясь с жизнью. Он шлепнулся в свою черную лужу и погрузился в нее, и она поглотила его с головой, а с ним – и трех зажатых в кулаках пустот. Я почувствовал, как они умерли.
Пару секунд было тихо – только тарахтел вертолет и выли, приближаясь, сирены.
– Синий свет! – Нур почти рванулась к нему. – Если мне только удастся…
– Не смей! – вскрикнула Эмма. – Не дай ему себя обмануть. Он уже притворялся мертвым. Так он достал Юлиуса!
И, словно по заказу, Каул вырвался из черной дыры, восстал, точно какой-нибудь адский чертик из табакерки, и порыв ветра, который его вознес, подхватил наши волосы и отправил барные стулья кувыркаться по всей палубе. Каул был еще больше прежнего и совершенно невредим. Судя по всему, подлец отступал в эту лужу и возрождался буквально за считаные секунды.
– Даже тысяче пустот меня не остановить! – взревел он. – Смерть лишь делает меня сильнее!
Кажется, он правда начал меня доставать.
– Да? – кротко осведомился я. – Тогда давай проверим теорию.
Я наклонил голову, зажмурил глаза. Порыв странной силы прокатился по мне, когда разум расщепился, кинулся наутек сам от себя, оседлал двадцать девять безвольных тел. Пусто́ты затряслись, пробуждаясь, словно старый автомобиль на морозе, и одна за другой поднялись на ноги.
Что бы он там ни говорил, а двадцать девять пустот сразу оказалось многовато даже для него – Каул начал пятиться обратно, к перилам.
– Было так приятно встретиться вновь, – проорал он оттуда, – но у меня сегодня еще намечено свидание со старыми друзьями…
– Тебе никогда не пробить их щит! – крикнула ему Эмма.
По его лицу промелькнула улыбка.
– Кстати, спасибо, что напомнила. Карло, можно тебя?
Позабытая всеми тварь быстренько закатала рукав и пролаяла в смарт-часы:
– Вигзби, это Орел! Огонь! Повторяю…
Я поймал его запястье пустотским языком и заломил так далеко за спину, что услышал треск кости. Но было поздно: послание – каким бы оно ни было – уже нашло адресата.
Отвлекшись, я не заметил, как Каул ухватил ближайшую к нему пусто́ту своими пальцами-корнями, – зато почувствовал, как погасла ее жизнь.
– Идем домой, моя милая, – услыхал я ее ушами шепот Каула. – Ты всегда была моей любимицей.
Остальные двадцать восемь кинулись на него очертя голову, но прежде чем хоть одна добежала, вихрь поднял Каула высоко над палубой. Добрая сотня языков хлестнула воздух, но все промахнулись. Он уронил труп и издевательски помахал нам пальцами:
– Продолжение следует, а?
С этими словами он скруглил спину и прянул дальше, в небо – ну, конечно, теперь он еще и летать мог… – а там науськал свой торнадо на лопасти полицейского вертолета, который до сих пор так и висел надо всей этой сценой.