Я не мог торчать там один, ничего не делая. Я схватил нейлоновую сумку и отнес ее в раздевалку рядом с тренажерным залом. Затем я начал делать то, что обычно делается в раздевалках и переоделся. Место было оживленным; эйнхерии, все еще возвращавшиеся из лишенного света города, окружающего замок, то и дело появлялись, чтобы переодеться и вооружиться.
Я был раздет до труселей, когда человек размером с небольшого белого медведя захлопнул свой шкафчик и ушел, все еще пристегивая свой наруч, внезапно оставив меня в раздевалке наедине с джентльменом Джоном Марконе.
Криминальный барон Чикаго был раздет до майки и брюк и в настоящее время подгонял застежки на бронежилете состоящего из пересекающихся чешуек какого-то сверхсовременного материала. Жилет сидел на нем как влитой, явно скроен по индивидуальному заказу. Без костюма я его видел лишь однажды, причем тогда криминального барона здорово потрепало. Несмотря на свой возраст, Марконе был сложен как боксер в полутяжелом весе, а мышцы, двигавшиеся под кожей его предплечий, казались прочнее стальных тросов. Пока я смотрел, он надел рубашку от костюма и начал ее застегивать.
— Забыли, что следует одеть дальше, Дрезден? — спросил он, не глядя на меня. — Или это какая-то неловкая сексуальная разведка?
С огромным достоинством я натягивал штаны по одной штанине за раз.
— Раздевалочный стеб? Серьезно?
— Кажется именно такой юмор вы способны оценить.
Я фыркнул и продолжал одеваться. Марконе надел оружейный пояс и повесил пистолеты под каждую руку.
— Я видел вас раньше. — сказал я. — Противостоящим Этниу.
Каким-то образом, он смерил меня взглядом, даже не смотря в мою сторону.
От сказанных далее слов во рту остался привкус как от чего-то горького и испорченного:
— Это было мужественно.
Уголок его рта дернулся в легкой усмешке.
— Ой. Чтобы вы сказали мне такое... Должно быть больно.
Я кивнул и сплюнул в мусорное ведро.
— Даже не представляете как.
Марконе взял и одел свой пиджак. Он поправлял его, пока ткань полность не прикрыла пистолеты.
— Вы знаете разницу между мужеством и безрассудством, Дрезден?
— Любой страховой агент ответит, что нет.
Он махнул рукой в ответ на мои подшучивания, как будто это было все, чего они достойны.
— Ретроспектива, — продолжил он. — До тех пор, пока не станут известны далеко идущие последствия любого действия, это одновременно и смело, и глупо. И ни то, ни другое.
— Что ж, — сказал я. — думаю сегодня вы заслужили Медаль Шрёдингера.
Казалось, он задумался на мгновение.
— Да, — ответил он, застегивая пуговицу. — Полагаю, что да. Он остановился и взглянул на меня. — Я заметил, что ты притихли.