– Так точно, господин прапорщик, – кивнул понимающе унтер-офицер. – Не извольте беспокоиться, мы вас не подведём! – И по кивку офицера вышел за дверь.
– Зотов, Зотов, Матвеич! Иди давай в избу быстрей, тебя там их благородия зовут, своих представлять на жалованье будешь! – донёсся его крик уже с улицы.
Алексей второй день готовил свою форму к высокому приёму. Пришлось существенно потратиться, дабы привести её в надлежащий парадный вид. Вроде и всё в ней было в порядке после того, как он забрал её от городского портного, но чего-нибудь да находилось, что-нибудь да требовало для особой подгонки или поправки. Назавтра к обеду в лучшей ресторации города «Bouillon» у Жозе Гастара главнокомандующий Первой Дунайской армии генерал-фельдмаршал Румянцев Пётр Александрович давал большой приём, и капитану-поручику Егорову было предписано там всенепременно быть. Дело это было нешуточное. На такие мероприятия чином ниже подполковника не приглашали, а тут какой-то обер-офицеришка, командующий егерской ротой. Но на то были свои причины, и о них Лёшка уже догадывался.
– Ваше благородие, мундир наглажен, сапоги начищены и смазаны. Чакчиры[2] мы как следует навохрили, – докладывал Потап Савельевич. – Завтра ещё раз все пуговицы до блеска натрём, чтобы они огнём на мундире горели, и вы у нас краше любого гхенерала будете! У парика тоже к обеду букли накрутим и косу как надо на нём выправим.
– Ваше благородие, извиняйте, что встреваю, тут вот ещё какое дело, – Карпыч, откашлявшись, мялся у порога. – Робята слышали, что у вас особенный гхенеральский приём назначен на завтра. И вот передали через меня вам кое-чаво. Хотели вроде ка, к вашим аменинам всё вот энто придержать, да зачем же тянуть-то теперяча?!
– Чего там такое? – Алексей с интересом посмотрел на переминающегося с ноги на ногу старшего унтер-офицера своей роты.
– Да, вот это тут, вы же с их высокоблагородиями и с их превосходительствами будете в одной зале перед самим фельдмаршалом стоять? Они-то, чай, там все расфуфырятся в золоте да ещё и в шелках богатых, а у вас-то, у нашего командира, зато вона чего будет, и вовсе даже не хужее ихнего, – и он с важностью достал из-за пазухи своего мундира какой-то матерчатый свёрток.
Лёшка развернул шёлковый, расшитый золотом платок, из тех, что высокие османские сановники повязывают поверх поясного ремня. В его руках был тёмно-дымчатый с красивым голубоватым отливом, почти что чёрный волчий хвост. Эдакая необычная расцветка меха была крайне редкой. Один лишь раз видел Лёшка именно такой, на голове у командира элитной османской гвардии в виде его восточной шапки-малахая.