В присутствии никого не браковали, отобрали только калек и отпустили их. Паршивых и чесоточных немедленно отделили от здоровых и разместили порознь в жандармских и кантонистских казармах. Здоровых сейчас же наряжали в белье, полушубки, фуражки и сапоги и высылали из города партиями. Больные оставались до излечения, но не могли видеться ни с родителями, ни с родными.
В один день с ума сошли две еврейки, утопилась в Двине одна и более десятка избитых были подняты на улицах. Утопленницу вынесло потом на берег где-то повыше Маркова монастыря.
Лапсердаков отправили с солдатами и членами земской полиции в деревни к проживающим по корчмам и мельницам евреям. Там, по всей вероятности, повторилось то же, но, разумеется, в миниатюре только.
Более недели прошло, пока город наконец успокоился. Нужное число было скомплектировано, и даже нескольких из оставшихся больных возвращено домой как лишних.
В следующие годы наборы производились уже не секретно и потому тихо, хотя тоже не без плача и воя, но, по крайней мере, этот плач и вой раздавался где-то внутри стен, а не на улицах и не при столь эффектной обстановке.
Биня, опрошенный при мне, где евреи лучше – в Турции или здесь, помявшись несколько, ответил:
– Ну! У нас нашлось только двадцать, а там все сплошь лапсердаки.
О раввине он промолчал, как и следовало благоразумному жиду.
IV
Настала проческа дворянства. Все, носящие имя благородных, должны были чрез уездных предводителей представить документы своего происхождения в так называемое депутатское дворянское собрание, откуда они пересылались в Петербург на рассмотрение и утверждение герольдии. В прежней Польше военное или рыцарское сословие обязано было защищать всех прочих жителей страны от нападений неприязненных соседей, составляя высшую касту в народе под именем шляхты. Оно владело и землями, оно управляло государством посредством сеймов, без соизволения которых королевская воля не имела никакого значения. Шляхта эта очень дорожила своим званием, сопряженным с огромнейшими привилегиями, и гордилась им, но гордилась не на бумаге, а на деле. Гербовники Папроцкого и Несецкого были не иное что, как создание пустой гордости дутых магнатов и льстивой низкопоклонности их блюдолизов, но никак не официальными документами. Шляхта, обязанная по первому призыву сейма являться с оружием в руках на боевом коне под знамя своего округа, очень хорошо знала своих собратов, знала их способности, их заслуги, их происхождение, службу их предков и родство с другими семействами, не внося этого в официальные акты. В отдаленной окраине в случае сомнения в чьем-нибудь шляхетстве довольствовались свидетельством нескольких собратов шляхтичей. Городские мещане по магдебургскому праву могли тоже владеть землями и отдавать их за условную ежегодную плату желающим на них селиться. Все это делалось домашним, семейным образом, без официальных актов и документов, а взаимная порука была и правом владения, и контролью в случае злоупотребления этого права. Начавшиеся при Сигизмунде III войны разорили многих землевладельцев, и они в крайности продавали свои участки соседям, менее пострадавшим, и плотное шляхетское братство, не допускавшее прежде учреждения орденов и отличия титулами (кроме княжеско-го для потомков Рюрика, Гедимина и Лездейки