Все эти песни, судя по их канцелярскому слогу, скабрезности содержания, недостатку смысла, утрированному самохвальству, беспредельной ругани и постоянному употреблению словца, которое Барков сравнивает с солью в прекрасном русском слоге[137], были, без сомнения, творениями полковых писарей, игравших тогда в своей среде роль разухабистых Дон-Жуанов, а никаких не интеллигентных людей.
Особенно типична была песенка:
которая, начиная со второго стиха, вся состояла из непечатной ругани, хотя в ней было 6 или 7 куплетов по шести стихов. Брань и угрозы панам, паннам, а более всего несчастным паненкам сыпались градом с присвистом, прищелкиванием и особенным усилением трескучего звука рр. Угрозы эти, однако же, к чести русских солдат, оставались тогда только угрозами, и никто не мог предвидеть, что чрез 33 года после они приведутся в исполнение в имении графа Моля и притом не грозными солдатами, а безответственными белорусскими мужичками. Sic, tempora mutantur[138].
VII
Не совсем благоприятные вести приходили с запада. Дворницкий[139] действовал на Волыни, Гелгуд[140] – у Вильна. Полки пехотные и кавалерийские шли форсированным маршем. Витебская губерния поставлена на военную ногу.
В одно утро узнаем, что в прошедшую ночь великий князь цесаревич Константин Павлович с супругою прибыл в Витебск и занял верхний этаж генерал-губернаторского дома. Свита князя была очень немногочисленна: придворный врач его Кучковский с лакеем, один майор польских войск, и два так называемых черкеса, а собственно кубанские линейцы – унтер-офицер и рядовой. В Витебске встретила князя депеша государя императора, который, уезжая в Москву, предписывал ему остановиться на пути в Петербург до своего возвращения из этой поездки.
Около недели князь был невидим в городе. Военные и городские власти явились к нему, он принял их и откланялся только. Супруга же его не выходила и не принимала решительно никого.
Вдруг в одно воскресение в 10 часов утра Великий Князь подъехал в двухколесном кабриолете на паре белых лошадей, которыми правил сам, к бернардинскому католическому костелу св. Антония. С ним была и супруга его с молитвенником в руках. Она выпрыгнула из экипажа, быстро взбежала по ступенькам паперти, вошла в церковь, встала среди нее на колени, перекрестилась и уселась на незанятом конце скамейки, далеко не первой по порядку. Великий князь поехал далее по городу. За ним ехали верхами два его черкеса в полном своем вооружении. Через час он подъехал опять к костелу. Обедня еще не отошла, и более четверти часа он просидел в кабриолете, ожидая выхода супруги. Она вышла так же спешно, вспрыгнула в экипаж, и они быстро помчались домой. В городе было тихо, на улицах людей очень немного, холера держала всех в страхе, она усиливалась со дня на день.