Князь Константин не плошал,
И чтобы себя показать,
Генералам всем сказал:
– непечатную ругань под рифму.
Вскоре прибыла в Витебск партия пленных польских офицеров. Князь поехал за город в жандармские казармы навестить их. Часов в 10 вечера я встретил его на Офицерской улице, которою он возвращался домой.
На другое утро, часов в 7 я отворил окно в своей комнате, выходящее на двор, там уже сидел наш фактор Янкель.
– А цули вы, паниц, цто князь вумер? – спросил он меня.
– Какой князь? – с удивлением спросил я его.
– Вай, Константин!
– Да я его вчера встретил, часов в десять.
– Ну, а в пяць вумер.
Около полудня весь город уже знал о смерти великого князя. Он, возвратясь домой, покушал клубники со сливками, и не далее как чрез полчаса подвергся симптомам сильнейшей холеры. Кучковский сейчас же пригласил Гюбенталя, но оба они ничего не смогли сделать, и часам к пяти князь уже не жил. Хлебников узнал за четверть часа до смерти, прибежал, но к последней только минуте агонии.
Дня через два Кучковский пригласил учителя физики Германа, который, как про него пели гимназисты, только и знал гирьки, поршни, клапаны, захлопки и электричества боялся больше, нежели директора, для совещания, как лучше дезинфицировать прядь волос, которую он взял от трупа его высочества. Тот решительно отказался указать на какие-нибудь средства и рекомендовал на то учителя естественных наук Суходольского, который посоветовал употребить хлорную воду как единственное тогда известное средство уничтожения миазм. Этот-то Кучковский был потом назначен президентом медицинской академии в Вильне, оставшейся там по закрытии университета.
Была тогда в Витебске уже немолодая актриса Генцель[143], которая знала княгиню тогда еще, когда та была только панна Иоганна Грудзинская. Употребила она все средства, чтобы добиться к ней, и достигла цели. Княгиня приняла ее сердечно, плакала с нею, хотела ей помочь чем-нибудь, но у нее нашлись только три голландских червонца, которые охотно отдавала, оставаясь сама без копейки. Генцель отказалась от этого вспомоществования, говоря, что совесть ей не позволяет принять его, и выиграла, потому что не более как через месяц получила почтою высланные ей из Петербурга 150 рублей.
Княгиня была женщина красоты необыкновенной. Все ее портреты, однако же, не совсем похожие на нее, в них нет того оттенка уныния, которое особенно характеризовало ее лицо. Кажется, что и характером, и силой воли она не была обижена природою. Стойкость ее в Вержбне была как нельзя красноречивейшим доказательством ее энергии. Что касается портретов в[еликого] князя, то сколько я видел их, все они смягчены и, так сказать, сретушированы. Щетинистые нависшие брови его, нос, вздернутый кверху так, что отверстия ноздрей при прямом положении головы шли совершенно горизонтально, широкий, значительно выдавшийся подбородок и, наконец, совершенное почти отсутствие шеи не позволяли никак признать его красавцем. Я не видел ни одного портрета его в профиль и ни одного силуэта. Вот по ним можно было бы удобнее судить о физических свойствах его личности.