В городе, по-видимому, начал распространяться сыпной тиф. В отделе здравоохранения управы вывешено объявление о врачебной помощи сыпнотифозным. Раз голод – так и тиф. Недаром в простонародье сыпной тиф называют голодным тифом. Кроме того, мыло стоит безумно дорого. Поэтому у многих появились вши.
20 декабря
Первоначально я числился заведующим медицинской частью протезных мастерских института ортопедии. Теперь мне поручено заведывание мастерскими. Произошло это при следующих обстоятельствах. В мастерских работают два уже пожилых рабочих. Один из них столяр и выделывает костыли, другой – старый протезный мастер и занят починкой протезов. Несколько дней тому назад эти два рабочих подали заявление на имя директора института ортопедии, доктора Пригоровского, о том, что заведующий протезными мастерскими Н. М. Шевченко – коммунист, недавно окончивший свой комсомольский стаж, и что его следует немедленно снять с работы. Пригоровский испугался и отдал приказ об увольнении Шевченко. И о назначении меня директором протезных мастерских. Этот приказ был утвержден в управе неким Довбищенко, которому подчинены все промышленные предприятия города Харькова. Более того, я получил предписание уволить Шевченко. Это меня нисколько не устраивало. Парень он хороший. Прежде всего, я сообщил ему о том, что я получил приказ уволить его, и заявил, что я не собираюсь осуществлять этот «приказ». Мы решили, что мне следует побывать в личном отделе управы и там похлопотать о том, чтобы приказ был отменен. Вчера я явился в этот личный отдел. Вошел в комнату, где находились два субъекта, и сразу почувствовал, что я нахожусь на допросе. Оба субъекта оказались двумя типичными украинскими националистами. Одному было около 40 лет, но его волосы были почти все седые. Взгляд его темно-карих глаз тяжелый. Другой субъект помоложе, так лет около 20. Лицо бритое. Вид – тупой. Мой допрос длился больше получаса. Я рассказал, кто я и зачем явился, сказал, что работа Шевченко в мастерской является очень полезной, что он сохранил в целости все имущество протезных мастерских. Когда я кончил говорить, настало длительное молчание. Оба субъекта поглядывали то на меня, то друг на друга и ничего не говорили. Я не вытерпел: «Ну как?» – спросил я. «Сократить!» – ответил более пожилой: «Правильно?» – и поглядел вопросительно на своего компаньона. «Да, сократить!» – ответил тот. «Но ведь это принесет учреждению огромный вред», – попробовал сказать я. Но сразу почувствовал, что говорю совершенно зря и что судьба Шевченко уже окончательно решена. Я сообщил Шевченко об отрицательном результате моего хождения в управу и заявил ему, что я не буду снимать его с работы. Мы решили, что он сам постепенно отстранится от нее, без дискриминирующего его приказа. Этот Никита Шевченко производит на меня хорошее впечатление. Он инвалид, его жена тоже. У них очаровательный двухлетний сынишка. За что же я буду подвергать каре эту семью? За то, что Шевченко – коммунист. Но ведь это вызывает во мне только сочувствие. Надо надеяться, что и Пригоровский, и Довбищенко, и субъекты личного отдела управы забудут про него. Эти два украинских националиста произвели на меня удручающее впечатление. Оба интеллигентны, а выглядят хуже жандармов.