— Погоди, — говорит, — чёрт прорвёт, сравняешься и с нами.
При всём том, в этих людях имеется известная доля доброты. Если они завистливы и недоброжелательны к своему собрату, имеющему какие-нибудь гроши, то, напротив, не прочь бывают пожалеть неимущего, угостить и накормить его.
17
Но довольно о своей квартире; нужно кое-что сказать о других и о коридоре.
Напротив нашей находится квартира № 16-ть. Эту квартиру года три назад держал крестьянин Савинов из Новгородской губернии Валдайского уезда.
Из себя он был мужик здоровый, плечистый, и не только лицо, но и широкий выбритый затылок были у него постоянно красные, как кумач. Говорили, что он прежде на своей родине держал кабак, и, кроме того занимался перевозкой краденых лошадей. Говорили, что он там судился, сидел в тюрьме и за проделки по приговору общества ему не дозволили более производить торговлю.
Тогда Савинов взял паспорт, уехал в Петербург, и здесь поселился в Вяземском доме, о котором знал ещё в деревне от своего кума, тоже здешнего квартирного хозяина.
Савинов и здесь не ловил мух. Сняв квартиру, он, кроме того, что производил в ней, как и прочие, распивочную торговлю, держал жильцов, без разбору — и с паспортом, и без паспорта и приютил у себя нескольких тёмных промышленников.
Между прочими жильцами у Савинова проживал банный вор Никешка по прозванию Щербатый.
Никешка был старорусский крестьянин: он прежде был сам банщиком и потому хорошо знал все петербургские бани и многих банщиков, знал также, где и как сподручнее украсть.
Кражи он обыкновенно производил в двадцати и десятикопеечных банях и для этого одевался всегда в самую дешёвую, но приличную одёжу.
Подойдя вечерком, особенно под праздник, к каким-нибудь баням, он не сразу входил туда, но иногда по целому часу высматривал какая публика идёт в баню. Если он замечал пьяненького, то уже прямо шёл за ним и следил, куда он будет класть одёжу — отдаст ли сторожу, или оставит на скамейке. Если намеченный им субъект оставил одёжу на скамейке, то Никешка располагался рядом и по его уходе в баню перекладывал свою одёжу на его место, а его клал на место своей, и немного побыв в бане, одевался в чужую одёжу и уходил. Но если тот отдавал одёжу сторожу, то он старался подменить у него билет и тогда уже по билету вынимал её у сторожа.
Так он поступал в десятикопеечных банях, но в двадцатикопеечных дело выходило у него ещё проще. В двадцатикопеечных банях одёжа обыкновенно оставляется на скамейке, а потому, Никешка, приходя туда в такое время, когда бывает много народу, подсаживался раздеваться к кому-нибудь, имевшему более ценную, чем у него одёжу, и, когда тот уходил в баню, то он, проследя за ним и за банщиками, шёл обратно одеваться в чужую одёжу. Если же было не совсем удобно переменить одёжу, то Ннкешка стаскивал у соседа что было поценнее и завязывал в свой узел.