Эти старухи-торговки всегда почти круглые сироты: нет у них ни близких, ни родных, ни знакомых; сами по себе и призор, и забота; некому о них подумать, некому приютить; живёт она себе — и никому до неё нет дела, а умрёт — полиция похоронит. Поэтому ей в её одинокой, холодной и бесприветной старости некого любить, не к кому привязаться — ну вот она и любит Чернышев мост, который приютил её, да солнце, которое порой пригревает её.
Так как она принадлежит к чернышевским париям, то поэтому ни с кем не тараторит, не голчит, а пребывает в ненарушимом уничижено-смиренном молчании. Она не кричит о своём товаре, и не зазывает покупателей подобно толстой картофельнице. Она молчалива и покорно ждёт той минуты, когда покупатель сам подойдёт к ней и спросит:
— Почем пильцыны?
— По грошу штука, батюшка, по грошику по медному.
— Что так дорого?
— В такой уж цене товар стоит, батюшка. Время ноня, сам знаешь, какое!
— Да вишь, ты, гнилой он у тебя совсем!
— Нет, батюшка, он не то, что гнилой, так, порча маленькая есть! Уж что есть, то есть! Про то и спорить не стану.
— Идёт что ли за грош пара? А то и покупать не стану!
— Ну уж что с тобой, бери, батюшка, бери, пожалуй, и парочку, товар хороший, хвалить станешь.
И старуха необыкновенно рада лишнему грошу, ибо грош — это чуть ли не высшая сумма до которой простирается поштучная цена её товара. Торговый оборот такой старухи простирается в день от 6 до 10, и много-много если до 15 копеек, из которых она должна ещё копейки две-три уделять иногда градскому стражу, чтобы тот пребывал к ней благомилостив и не сгонял её с моста. Поэтому неудивительно, что картофельница смотрит с презрением не гнилушницу (о саеичниках с пирожниками я уже и не говорю)! Оборот картофельницы простирается в утро от тридцати до пятидесяти копеек, следовательно, она богачиха и имеет полное право тараторить и сцепляться зуб за зуб со своими товарками и со своими покупателями.
Покупатели гнилушницы в то же время и враги её; это почти исключительно те оборвыши — мальчишки и девчонки — который неотвязно пристают к каждому прохожему и, попрыгивая у него сбоку, ноют самым надоедливым образом: «Барин миленький голубчик, сироте копеечку Христа ради!»
Такой оборвыш, пользуясь своей неотвязностью, бежит за вами до тех пор пока вы, ради того только, что бы он отстал, дадите ему какую-нибудь мелочь. Как только почувствует он в руке своей монету, так тотчас и бежит либо в лавочку мелочную за леденцом, либо к гнилушнице за апельсином. Чуть вздремнет себе самую малость эта гнилушница, как к ней подкрадется её обычный покупатель и цапает из корзинки первый попавшийся фрукт, что обыкновенно вызывает одобрительный хохот негоциантов-аристократов: они очень любят, когда нищие ребятишки подшучивают над гнилушницами. И гнилушница никогда не побежит в погоню за похитителем, во-первых, не догнать, во-вторых — тронься она только от корзинки, остальные ребятишки тотчас же весь её товар расхватают; поэтому она ограничивается только шамканьем какой-то должно быть очень сердитой брани, да угрозой своим трясущимся старческим кулаком, что обыкновенно очень утешает вышесказанных аристократов.