.
Слово за слово и разговорились.
— Однако, пора мне, — говорит чуйка, всласть накалякавшись с парнем, и убрался себе подобру-поздорову.
Парень во двор к лошадке — хвать — полость новая и подушка с саней пропали. Он туда-сюда, и в харчевню, и к дворнику, и на улице. Куда тебе, и след давным-давно простыл. Взвыл мой парень у ворот стоючи, слезами взвыл. Собралась кучка, народ кое-какой серый, да свой брат-извозчик мимоезжий, окружили парня, расспрашивают:
— Что случилось, робя?
— Да вот у парнишки, пока чай пил, «мякоть» сжулили, — замечает один извозчик другому.
Надо заметить, что очень многие из езжалых извозчиков маракуют кое-что «на байковом языке» — арго наших мошенников, а некоторые даже любят между собой пускать в ход иногда кое-какие байковые термины, когда дело касается покраж. Так, в этом случае, слово «мякоть» означает «подушку экипажную».
— «Мякоть»? Эй, глянь-ка, паря. Да у него и «рогожи»[244] нет. Благо, что «скамейку»[245] ещё не угнали. Теперь, значит, беда в полбеды, а то и совсем беда была бы.
Во всём это мало утешительного. На месте действия появляется градский страж, коего привлекло сюда любопытство при виде скопища. Является он как некий Зевс-громовержец и выдворяет порядок, то есть разгоняет толпу, садится в Миколкины сани и хочет вести его в часть. Миколка чует над собой ещё новую беду, взмаливается, чтобы страж отпустил его. Но страж непреклонен и неумолим, начальство де разберёт. Однако ещё и начальство не вдруг разбирает, и Миколку по ходатайству стража сажают в «сибирку». Сидит Миколка сутки, сидит другие, на третьи является извещённый хозяин, милостивый государь Иван Савельевич, и выручает Миколку из бедовый беды: от пилки дров до таскания воды в частном[246] доме.
А дома — гонка. Опять хозяйская вожжа гуляет по миколкиной спине, опять длинная рация и покоры товарищей. Да в придачу ко всему этому четырёхмесячный вычет из жалованья за утраченные вещи. Тут уже всё припомнил Иван Савельевич: и конец на Васильевский за пятиалтынный, и фертика, что «дал стрекача на сквозняку», и иные недочёты — всё, как есть дочиста припомнил, на костяшках отчислил, да и поставил в строку: «за всё, мол, вычту теперь одним счетом разом».
Миколкино сердце окончательно уже ожесточилось, да и двухсуточное сидение в арестантской, где всякого народа вдоволь, а больше всего шатаек-бездомных да мазуриков, тоже не прошло ему без пользы. Понял Миколка, что простота в извозчичьим промысле самое неподходящее, самое последнее дело и повернул на новую дорогу. Опытность приходит к людям не сразу, а мало-помалу, вприглядку, ковыляя да спотыкаясь. Пришла она так и к Миколке несуразому. Постиг и Миколка, наконец, всякую хитрость и всякую штуку извозчичью. Стоит он, например, у Технологического института и видит, что спешит наниматель: