В другой раз по тому же Петровскому парку и точно также глубокой ночью вез он какого-то пьяного господина. Оборачивается — господин спит себе, усердно раскланиваясь во все стороны. Парень и пересел к нему с козел, поехал потише, залез осторожно в карман, вынул бумажник, а зачем, недолго думая, пустил во всю прыть лошаденку и одним ловким ударом столкнул пьяного на дорогу. Пока тот прочухался и крикнул: «Караул», Миколки уже и след простыл.
Очень уж понравилась ему это лёгкое и прибыльное занятие, и стал он изобретать другие, новые и более осторожные средства для поддержки означенного занятия. Пьяных он очень любит возить, но только сам по себе, а не тогда, когда городовой положит упившееся тело поперёк дорожек и сам усядется с боку на крыле для законного препровождение оного тела в часть. Этого последнего пассажа извозчики вообще сильно недолюбливают, и стоит только городовому показаться около пьяного тела, чтобы все близстоящие извозчики в тот же миг дали стречка. Свести куда-нибудь городового или пьяного в часть считается у них скверной приметой — непременно над головой в тот день беда какая ни на есть стрясётся или, уж по малой мере, выручка больно плоха к вечеру будет.
Нашёл Миколка средство добывать себе постоянно от одного разлюбезного человека «двойчатки», то есть фальшивые жестянки[250], помимо своей настоящей, и стал с такими «двойчатками» выезжать к Варшавской, а не то к Московской железной дороге, где всегда перед прибытием поезда толчется огромная гурьба извозчиков и их экипажей.
— Пожалуйте, сударь со мной, — кричит он приезжему, у которого заметил в руках саквояж или небольшой чемоданчик. — Извольте билетец, а мне вещи пожалуйте, я до санок донесу, — предлагает он, сунув приезжему свою «двойчатку» и вырвав у него из рук чемоданчик.
Как только почувствует он на себе эту приятную ношу, так тотчас норовит юркнуть в толпу и затеряться между экипажами. Добравшись до своих саней, Миколка проворно суёт «благоприобретенную» поклажу вниз под полость и удирает восвояси, то есть в какое-нибудь заведение хорошо знакомое, где он может беспрепятственно, по дружбе да по секрету, «переколотить» маклаку-буфетчику либо маклаку-половому свой «вольный товар» на чистые денежки.
— Хочешь, что ль, к молодцам нашим присламиться[251], — предлагает маклак Миколке, — ты парень клёвый[252], и на эфти дела, кажись, больно шустёр.
— А что делать понадобится? — вопрошает клёвый парень.
— Да немного. Клей[253] один выгорает нонешней ночью — так надо будет с жоржем[254] одним ухрять