Было 10 часов вечера 17-го июня 1893 года, когда я первый раз выехал на козлах. Но читателям, быть может, будет не безынтересно узнать, каким образом я добыл закладку. Вот как. Сначала я хотел просто поступить к одному из хозяев работником; достал русские сапоги, рубаху, штаны, фуражку и прихожу на Обводный канал. У хозяина 80 закладок; мужичонка неграмотный, весь заплывший жиром, грубый до невозможности. Встретил на дворе. Я скинул фуражку, говорю… Ни звука… Простоял без фуражки с час, опять повторил просьбу:
— Ты из каких? — произнесла туша, не поворачивая головы.
— Калужский. (Огромное большинство извозчиков из трёх уездов Калужской губернии).
— Ездил?
— Ездил.
— У кого?
— На своей…
— Пропил?
— Я не пью…
— Поди вымой шарабан…
— Это зачем же?
— А вот посмотрю, как ты действуешь…
— Сначала подрядите, хозяин…
— Дурак, а ещё в извозчики просишься! Кого я рядить буду, коли не знаю, что ты умеешь? Ну, скажи, где Сукин переулок[47]?
— Не знаю…
— Ну, так убирайся со двора. Какой ты извозчик? Заводи опять свою закладку; нам таких работников не надо…
Видя, что в работники мне не поступить, я отправился к другому хозяину уже «барином». Сторговал полную закладку с лошадью посуточно, но без работника, сказав, что у меня свой кучер есть. Сошлись в цене, и в назначенный день лошадь была подана ко мне на двор. Я перерядился и выехал…
Вечер был дивный, в воздухе приятная прохлада после вчерашнего ливня, а на душе… на душе у меня точно кошки скребли. Как только я поехал по улице на извозчичьих козлах, я сразу почувствовал себя лишённым почти всех прав состояния! Я не смею сойти с козел, под страхом наказания; не смею зайти, куда бы хотел, потому что везде меня, как парию, выгонят в шею. Дворники, городовой, каждый прохожий — все моё «начальство», которое мне приказывает, величаво покрикивает на меня, иногда ругает, всегда говорит «ты» и, чего доброго, накладёт по шее. На всём пространстве великой столицы у меня, как извозчика, нет никого, кто бы обратился ко мне по-человечески, не говоря уже о какой-либо ласке или уважении. С козел я могу сойти только в… извозчичьем трактире, но и там для нас почему-то «чёрная», т. е. отвратительно грязная половина, точно извозчику непременно нужна грязь. Не только в чистый трактир меня не пустят, но и в извозчичьем трактире не пустят на чистую половину.
— Не к рылу, — говорит половой.
«Рыло»! У извозчика не лицо, а рыло, потому что он и не человек, а извозчик.
— На угол Невского и Морской пятиалтынный! — раздалось над моим ухом.
Я обернулся, какой-то военный.