Меня затошнило и в глазах потемнело… Первая мысль была бежать на воздух, но мой коллега, с которым я приехал, нашёл уже у столика два места и кричал:
— Стриженый извозчик, иди сюда, иди скорей, пока не заняли…
Я поспешил на зов и подсел, почти упав на стул… Стол оказался накрытым красной скатертью, которая вся залита жиром, а концы засморканы… Опять меня затошнило…
— Ты что будешь? — обратился ко мне коллега, — Съедим по селяночке на сковородке?
— Нет, ты ешь, а я чай выпью.
— А водки?
— Я не пью…
— Что, верно, выручки ещё нет?
— Нет, так не пью.
— Ну, а я выпью… Эй, услужающий!
Маленькое замечание: извозчичьи дворы рассчитаны на известное число лошадей, а комнаты чёрных половин для людей не имеют никакой нормы. На воротах трактира прибита дощечка: «столько-то колод на столько-то лошадей», но никто не имеет ввиду, что при каждой лошади есть человек, которому тоже ведь нужны место и воздух. Если нельзя «набить» двор лошадями, то почему можно «набить» низкие, тесные комнаты извозчиками как сельдями в бочонке? Почему? А ведь мы в эту минуту сидели буквально друг на друге и при раскрытых окнах нельзя дышать! А зимой, когда окна закупорены?
Очень скоро нам подали косушку, два стаканчика, сковородку и «пару чая». Слуги очень предупредительны со своими гостями и бегают без передышки. Коллега мой принялся за выпивку и закуску, а я сказал, что подожду его пить чай и принялся наблюдать.
Черные от загара и грязи физиономии извозчиков в большинстве какие-то сонные, припухшие и совсем безжизненно-равнодушные, невозмутимые, флегматичные… Фигуры все сохраняют тот же вид, как на козлах. Несмотря на жару и духоту, никто не расстегнулся, все сидят в кушаках и наглухо закрытых армяках. Почему? А потому, что устройство армяка и кушака требует не менее четверти часа на облачение, в виду чего извозчики и предпочитают париться, чтобы после не возиться с застёжками, ремешками, кушаками и т. п.
Все сидящие, очевидно, одна семья, близкие товарищи; или земляки, или работники одного хозяина. Только мы «чужие» с моим коллегой, который ездит в Эртелев переулок, где у него тоже своя семья. Беседа мирная. Некоторые пьют совершенно безмолвно, другие говорят, спорят, кого-то ругают. За одним столом только царило оживление… Там один клал под ладонь монету, другие угадывали «орёл или решётка». Угадавший выигрывал и в свою очередь «подносил»… Делалось это секретно и, как только слуга приближался, руки убирались со стола…
Сильно шумели у бильярда, где на «полудюжину пива» шла игра в пирамиду… Игроки едва ходили уже вокруг бильярда; исходом партии интересовалась вся комната. Трудно придумать что-либо более безобразное и безнравственное, как этот бильярд в центре чёрной половины. В центре, конечно для того, чтобы все находящиеся во всех комнатах могли видеть и любоваться зрелищем. Посмотрит, посмотрит, да и сам захочет сыграть. Смотришь, вместо полчаса, компания просидит до запора трактира и спустит здесь всю свою выручку.