— Ах, ты… (непечатная брань).
Вот гласный Думы, даже оратор, с глазами осовевшими беседует с девицей под вуалью и с длиннейшим шлейфом.
Разговор начинается шёпотом, девица берёт гласного под руку и идут ко мне.
— Проходите, проходите, не поеду…
Шагает репортёр Р — ъ, догоняет кого-то. Я его окликнул. Обернулся, посмотрел и хочет идти дальше.
— Да подойдите сюда, — кричу я с козел.
Подошёл и не сразу узнал. Поговорили, посмеялись… Два франта захохотали, увидав, как «цилиндр извозчику руку подаёт».
— Вот так барин, а ещё в цилиндре, — гогочут франты, указывая палками на Р — ва.
Число «девиц» велико и не меньше разгуливает их «спутников» в виде сутенёров.
Устраивается охота за пьяными и полупьяными мужчинами, выходящими из ресторанов Лейнера, Лежена[65], Пассажа[66] и др. Девицы сговариваются с сутенёрами на счёт «охоты» и берут в соучастники извозчиков. Ко мне, например, подошли две павы со шлейфами и сделали такое приблизительно предложение:
— Ты нас катай по Невскому проспекту. Если к нам пристанут кавалеры и мы пересядем к ним в экипаж, то тебе скажем заплатить полтора рубля, будто ты нас из «Аркадии[67]» везёшь. А если никто не пристанет, ничего не получишь — все равно так ведь стоишь.
Этот «заговор» девиц с извозчиками против «замарьяженных», очевидно, весьма распространён, потому что по Невскому проспекту катается немало таких заговорщиков.
Уже солнышко появилось на горизонте и осенило своими лучами «пьяный» Невский. В окнах ресторанов свет горящих ещё ламп встретился с лучами солнца. На утреннюю прохладу начавшегося дня несутся из раскрытых окон голоса опьяневших посетителей, звуки органов и винно-табачные клубы, отравляющие воздух. Тошно и противно смотреть на эту картину бесшабашного, безрассудного и безобразного разгула, уменьшающего здоровье, силы людей, истребляющего деньги и превращающего человека в скота! С каждым часом приближающегося дня, картина становится полнее: девицы делаются все решительнее и нахальнее, прямо хватая проходящих «отравленных». «Отравленные» чувствуют себя все хуже и хуже, некоторые растягиваются на панели, другие садятся на тумбы, ступеньки подъездов… Костюмы растерзанные, шляпы измятые, ноги в грязи, физиономии измученные, страдальческие, хотя стараются делать улыбку, чувствовать веселье, удовольствие… Ведь не по обязанности же они напились и дежурят теперь на панели?!
Один франт с цилиндром на затылке стал на тумбу и кричит петухом. Дворник пробует его усовестить, он лезет целоваться, просить прощение. И тут же тростью по голове бьёт проходящую девицу… Та кричит, ругается, правда, не от боли, но для восстановления своей неприкосновенности и кончает требованием двугривенного на извозчика. Совсем особые нравы…