— Я в лес, — сказала, поднявшись и платье оправив.
— А я? — спросил Агнехран.
«А тебе нельзя» — подумала, на него глядя, но сказать вслух не смогла, лишь головой отрицательно покачала.
— Все ещё не доверяешь? — с нескрываемой горечью вопросил он.
И вот что сказать ему на это?
Сказала правду:
— Ты архимаг.
Странно усмехнулся охранябушка, да и молвил ожесточенно:
— Это даже не ответ, Веся, это приговор!
Вздохнула я, да молчать не стала, честно призналась:
— Ты архимаг, охранябушка, ты мой лес Заповедный уничтожить одним ударом можешь, а в нём и чисть и нечисть, в нём дом для всех, кто потерял его. Так как тебя впустить, скажи мне?
И говорили мы тихо, а тот, кто за пологом стоял, громко молвил:
— Ваша светлость!
Но я из полога вышла первая.
На детину, что потревожил нас взглянула неприветливо, и поняла — не маг он, а так, служивый давний, да только служивый этот на меня так поглядел, что ясно стало — вообще не испугался. А я взяла и напугала. Носом длинным горбатым, мордой зеленою бородавчитою, космами нечёсаными, шляпой с поганкою. Не отошёл — отлетел служивый, а после застыл, челюсть отвесив.
Оно понять можно его было — следом за мной маг Агнехран вышел, за талию обнял меня, страхолюдину такую, да спиной к груди своей прижал, и попросил тихо:
— Не уходи, пожалуйста.
Я руку поверх его ладони положила, из груди стон рвался, но я удержалась, и ответила шелестом травы:
— Не могу.
Уходила не оборачиваясь.
Так и ушла. А едва в лес шагнула, сомкнула за спиной моей Леся кусты терновые, припрыгала ко мне клюка моя верная, встретил взглядом суровым леший, а я… вот хоть вой.
* * *
В Гиблом яру цвели цветы. Белые, красивые, ароматом пропитавшие весь воздух даже и над рекой, а ещё в яру цвела Ярина. Металась Чаща моя Заповедная от дерева к дереву, каждое силой своей питая, каждому помогая. У меня на то сил уже не было, устала я, совсем устала.
И сидела теперь на берегу, одной рукой воды касаясь, второй крепко клюку яра Гиблого сжимая — она всё рвалась помочь Ярине да русалкам, что ручьи серебряные подземные пением поднимали, но отпускать было нельзя — это из меня скверна вся ушла неведомо как, а клюка ещё частично полна была силы нежити, так что нельзя. И держала я её, а она как щенок на привязи, всё рвалась и рвалась.
Водя появился неожиданно — из воды прямо под рукой моей вынырнул, улыбнулся широко-нахально, опосля приосанился, плечами могучими поигрывая, и вопросил:
— Хороша ли работа моя, а, хозяйка лесная?
— А то, — согласилась я. — Уж постарался так постарался. Чуть меня с лешим не угробил, но постарался — этого не отнять.