У чекиста служба хлопотная. Порою я уезжал далеко и надолго. Таня научилась не спрашивать, я привык не рассказывать, куда еду, когда вернусь. На вокзалы не провожала, по возвращении не встречала. Расставаясь со мною в коридоре квартиры или открывая дверь вернувшемуся, обычно была сдержанной. Подставит для поцелуя щеку, скажет что-то ироническое и вместе с тем доброе, ласковое. «А вид-то у тебя… Ай-ай. Но ничего, откормлю до средней упитанности… Если сразу вновь не сбежишь».
А в этот раз приехала на аэродром. Борзов прислал за нею машину и предупредил: «Времени у него в обрез».
Таня налетела на меня, припала к груди и стояла так долго-долго. Я поднял ее голову — в серых глазах стынут слезы. Улыбается. «Я знала, что еще увижу тебя… Мне предложили эвакуироваться, а я отказалась, говорю, он сюда приедет!»
Долго, внимательно рассматривала меня, притронулась пальцем к виску. Сняла фуражку и сказала: «А седина тебе идет…»
В машине сидела притихшая и затаившаяся.
По счастливой случайности я прилетел в день ее рождения: сегодня Тане — тридцать шесть. Поцеловал ее:
— Поздравляю именинницу!
Она мягко, благодарно улыбнулась:
— Я так рада твоему возвращению.
Вечерело. Солнце уже зашло за горизонт, вернее — спряталось где-то за домами, окна которых были густо исчерканы полосками бумаги. Впрочем, эта мера предосторожности была крайне ненадежной.
Я любил шум московских улиц, любил сливаться с неукротимым ритмом их жизни, подчиняться особой столичной стремительности. Все спешат, все экономят время. Город огромный, пока доберешься с работы домой… Сейчас город онемел, потерял свой голос. И улицы опустели.
Таня смотрела на меня во все глаза. Она хотела хоть что-то знать о моей будущей судьбе.
— Предстоит дорога, — ответил я на ее немой вопрос. — Не очень дальняя, не очень близкая.
— Домой-то зайдешь? Костик так и не увидит тебя. — (Старший сын со своими сверстниками рыл где-то окопы). — Вымахал за полгода. Поехал, твои сапоги надел. Оказались впору. А Санька ночами на крыше сидит, зажигалки караулит…
Вот так во все война вносила свои коррективы. В доброе-то старое время какая мать позволила бы десятилетнему сыну шастать по крутогорбым крышам!
Мне не хотелось говорить о предстоящей разлуке, и я переменил тему разговора.
— Можно сейчас в Москве достать цветы?
— Не знаю.
Я взял ее руку в свою и с удивлением почувствовал, что некогда мягкие, нежные руки моей жены огрубели. Она показала ладони. Мозоли на них.
— Кончились занятия в школе, пошла на завод. Сейчас у меня рабочая карточка. — В голосе Тани прозвучала нотка гордости.