Хенни изготавливала патроны. На ее рабочем месте было очень жарко, от станка летели искры. Чтобы снизить риск возгорания, ей приходилось стоять в углублении с ледяной водой, которая подавалась из резервуара с системой охлаждения. Целыми днями простаивала она в этой воде, что было губительно для ее здоровья.
И мне на работе часто приходилось промерзать насквозь. Воздуховодов требовалось много, и, чтобы руководить их размещением, я в своей тонкой униформе взбирался на высокую вышку – в снег, в ветер, в суровый мороз. Температура нередко опускалась ниже минус 28 градусов.
…Однажды я проснулся от звона в ушах. Видимо, я случайно заснул, а охранник решил разбудить меня камнем и проделал в моей голове дыру. Он запаниковал, испугался, что убил меня, – ему бы не сошло с рук убийство «экономически ценного еврея». Он попытался остановить кровотечение полотенцем, но потом, видя, что дело плохо, отвез меня в полевой госпиталь. На пути к кабинету, в который охраннику велено было меня доставить, мы проходили мимо операционной, где нейрохирург извлекал пулю из головы нацистского офицера. Не знаю, рассчитывал ли я на что-то или сделал это просто по наитию, но я выкрикнул название оборудования, которое использовал доктор, и что умею его ремонтировать.
В госпитале мне наложили шестнадцать швов. Через четыре дня ко мне подошел доктор, которого я видел в операционной. Это был профессор Нойберт, ведущий нейрохирург и высокопоставленный офицер СС. Он поинтересовался, откуда я знаю названия узкоспециализированного медицинского оборудования.
– Раньше я его делал, – ответил я.
– А можете изготовить такое еще?
– Могу, – сказал я. И добавил: – Конечно, не в нынешней команде…
И Нойберт предложил мне принять участие в изготовлении нейрохирургического операционного стола. На три месяца меня отправили в новую команду, которая занималась его разработкой и реализацией.
Мой отец не преувеличивал важности образования и профессиональных навыков, он, как всегда, оказался прав. Образование и опыт работы спасли мне жизнь – не в первый раз и не в последний раз.
Глава восьмая
Утрачивая нравственность,
теряешь и самого себя
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять: далеко не каждый немец при нацистском режиме становился жестоким – но он был слаб, и им легко было манипулировать. Медленно, но верно такой человек утрачивал нравственность, а затем и человечность. Он мог весь день пытать людей, а вечером спокойно возвращаться домой к любимой жене и детям. Я видел собственными глазами, как такие люди (а люди ли еще?) отбирали детей у матерей и разбивали им головы о стену. Как после этого они могли есть, спать, разговаривать и играть с собственным детьми? Я до сих пор этого не понимаю.